Вечером они отнесли добытую пушнину в магазин фактории. Там ее оценили и купили. Доля Рода, включая самородки, составила почти семьсот долларов. Следующим утром в сторону цивилизованных мест готовились выехать несколько собачьих упряжек, и Род решил ехать с ними. Он написал длинное письмо к Миннетаки и отдал его верному Мукоки, который собирался поехать к ней. Почти всю ночь Ваби и его друзья просидели, разговаривая и строя планы на будущее. Всем казалось, что военная кампания против вунгов не затянется и будет успешной и к весне все тревоги останутся позади.
– Ты ведь скоро вернешься? – в сотый раз спрашивал Ваби. – Возвращайся сразу, как сойдет лед!
– Непременно, если буду жив! – горячо отвечал городской парень.
– И ты привезешь мать?
– Она пообещала!
– А потом – на поиски золота!
– На поиски золота!
Они пылко пожали друг другу руки.
– И Миннетаки уже будет здесь, обещаю, – смеясь, добавил юный индеец.
Род покраснел.
Под утро он выскользнул на улицу и долго стоял, вглядываясь в тихую белизну ночи. Он смотрел на юго-восток, туда, где обнаружил следы на снегу; потом на север, на восток и на запад и, наконец, на юг, словно пытаясь пронизать взглядом тысячи миль пути, в конце которого его ждал дом, где его матушка сейчас спала посреди огромного города. Затем он обернулся к темному, спящему Вабинош-Хаусу и прошептал сам себе:
– Завтра домой!
А потом добавил:
– Но я вернусь сюда, как только вскроется лед!
Охотники за золотом
История жизни и приключений на диких берегах гудзонова залива
Эта книга с любовью посвящается сладкоголосой, темноглазой девушке-метиске из Лак-Бейна, что стала прототипом Миннетаки из этого романа; а также Тедди Брауну, охотнику и проводнику, верному товарищу автора по многим его приключениям
Глава I
Погоня за почтой Гудзонова залива
Глубокая тишина полудня повисла над безмолвными просторами канадской тайги. Лось и карибу проснулись еще до рассвета; наевшись, они теперь спокойно дремали в чуть теплых лучах февральского солнца. Рысь свернулась клубком в норе среди огромных диких скал. Когда солнце склонится к северо-западу, она проснется и отправится на охоту. Лисица тоже наслаждалась полуденным сном. Лишь серые кукши лениво расправляли перья на подтаявшем снегу, греясь в теплом свете одного из последних дней уходящей зимы.
В такой час старый, опытный охотник скидывает с плеч рюкзак, собирает хворост для костра, обедает, раскуривает трубку – все это, не произнося ни слова, не издавая ни единого звука. И если вы заговорите с ним, не понизив голос до еле слышного шепота, он тут же остановит вас:
– Тсс! Тихо! Дичь может быть совсем рядом. Звери устроились на дневную лежку. Еще час-два они будут спать. Кто знает, может, лось или карибу отдыхают где-то тут на расстоянии выстрела! Но сейчас мы их не услышим…
И все же среди озаренного солнцем зимнего безмолвия нечто шевельнулось. Сперва казалось, что это всего лишь темное пятно на солнечной стороне заснеженного хребта. Затем оно широко зевнуло, сладко потянулось на собачий манер – и обратилось волком.
Обычно волки крепко спят после сытной трапезы. Охотник сказал бы, что недавно этот зверь неплохо пообедал. Но что-то обеспокоило серого разбойника. То, что больше всего тревожит обитателя Великой Белой Пустыни, – запах человека.
Волк неторопливо спустился с хребта; набитое брюхо делало его сонным, ленивым и не слишком внимательным. Однако внизу, на потемневшем снегу поляны, запах человека стал еще сильнее. Волк поднял морду и громко завыл, предупреждая собратьев в лесу и на равнине о близости самого опасного врага. В светлое время суток волк ничего иного делать не станет. Ночью он может начать преследовать охотника, и тогда другие волки присоединятся к нему. Днем же зверь только оповестит сородичей о том, что встретил человеческий след, а затем тихо ускользнет в чащу.
Однако сейчас волк задержался, озадаченно нюхая снег. Здесь что-то не так… Вот прямо перед ним – четкий санный след, отпечатки полозьев и множества собачьих лап. Около часа назад тут проехала «собачья почта» из фактории Вабинош-Хаус, начиная свой долгий путь из здешней глуши к цивилизованным местам. Но не этот след заставлял волка прислушиваться, застыв в напряжении.