Тревожащий запах человека приближался с другой стороны – с севера, откуда дул ветер. Сперва звук, затем к нему добавился запах… И зверь сорвался с места, стремительно уносясь вверх по озаренному солнцем склону хребта.
В той стороне, откуда донесся подозрительный звук, находилось небольшое заснеженное озеро. Из густого леса на его дальнем берегу вдруг вырвалась упряжка собак, сбитая в визжащий, кусающийся ком. Какое-то мгновение могло показаться, что у собак спутались постромки или они затеяли жестокую драку прямо на бегу, как порой делают полудикие ездовые псы Севера. Потом раздался резкий окрик, щелканье хлыста, многоголосый лай – и упряжка, мгновенно распутавшись, желтоватой лентой понеслась по белой глади озера.
За санями бежал человек. Он был высоким и худощавым, и даже издалека в нем можно было безошибочно узнать индейца.
Упряжка не одолела и четверти расстояния между берегами, как снова раздался гортанный крик и из леса вылетели вторые сани. За ними тоже бежал человек, изо всех сил погоняя собак. Оказавшись на льду, он вскочил на подножки саней и принялся хлестать псов по спине, подбадривая их громкими возгласами. Собаки рванули вперед, догоняя первые сани. К тому месту, где недавно волк учуял человека, все двенадцать псов из обеих упряжек примчались почти одновременно. Затем, повинуясь окрикам погонщиков, псы-вожаки замедлили бег, и вскоре упряжки остановились. Одна за другой собаки, хрипло дыша, падали на снег. Они были утомлены до крайности. Снег краснел под их сбитыми в кровь лапами.
Люди вымотались ничуть не меньше. Старший из них был чистокровным индейцем, истинным сыном Великой Белой Пустыни. Младший – стройный, смуглый, полный звериной грации и силы юноша лет девятнадцати – казался его соплеменником, но являлся таковым лишь отчасти. Вабигун, сын фактора Вабинош-Хауса, был наполовину белым, однако внешностью всецело пошел в мать-индианку.
Пожилого индейца, опытного охотника и следопыта, звали Мукоки.
Оба они, казалось, были охвачены неодолимой тревогой. Несколько мгновений они пытались отдышаться, напряженно глядя друг на друга.
– Муки… Боюсь… мы их не догоним… – выдохнул младший. – Как ты думаешь?
Не отвечая, Мукоки прошел еще десяток шагов вперед и упал на колени там, где еще виднелся след прошедшей перед ними «собачьей почты». В этом положении индеец оставался почти минуту, тщательно изучая отпечатки лап и следы полозьев. Затем он поднял глаза и многозначительно хмыкнул. Этот кудахтающий смешок многое говорил тому, кто хорошо знал старого индейца.
– Мы его догнать… Смотри: след глубокий. Сани тяжелый, человеческий следы нет – люди ехать. Большой груз для собак. Конечно догнать.
– Взгляни на наших псов, – возразил Вабигун, все еще терзаемый сомнениями. – Они еле тащат сани. Мой вожак хромает! А прочие… глянь, у них кровь сочится из лап!
Хаски – так в те времена называли в Канаде мохнатых, полудиких, похожих на волков собак – действительно находились в самом плачевном состоянии. Твердая корка на поверхности снега в тот день подтаяла и истончилась. Она проламывалась под лапами бегущих псов и ранила их бритвенно-острыми краями.
Мукоки окинул взглядом собак, и лицо его стало суровым.
– Плохо, плохо, – проворчал он. – Мы с тобой дурак!
– Потому что забыли про собачьи мокасины? – спросил юноша. – У меня в санях лежит дюжина, но их хватит только на трех собак…
Он быстро склонился над своей поклажей, достал собачью кожаную обувку и с горящим взглядом повернулся к Мукоки:
– У нас единственный шанс! Выбери трех самых сильных собак. Дальше поедет кто-то один.
Вскоре резкие окрики и щелчки хлыста заставили уставших, израненных псов медленно подняться. На лапы трех самых крупных и сильных были натянуты особые мокасины из оленьей кожи. Этой троице и еще трем, с виду чуть менее измученным, чем прочим, предстояло тянуть упряжку юноши. И спустя совсем недолгое время длинная вереница собак уже мчалась по следам почты Гудзонова залива, а за санями бежал Вабигун.
Эта бешеная погоня за «собачьей почтой» тянулась с самого раннего утра. Не останавливаясь более чем на минуту, чтобы перевести дух и сунуть в рот горсть снега, люди и собаки стремились вперед. Через горы и озера, через дремучий лес и занесенные снегом пустоши они неслись, не тратя времени на еду и питье, не сводя пристальных взглядов с санного следа и отпечатков лап. Даже свирепые хаски, казалось, понимали, что их стремительный бег – это вопрос чьей-то жизни и смерти и что они не должны уклоняться со следа, пока цель хозяев не будет достигнута. Их почти волчье обоняние подсказывало – другие люди и собаки все ближе. Еще немного – и они смогут догнать их!