«Выше голову, Миша!»
Для Миши начались тяжёлые дни.
Дело было даже не в ребятах. Они скоро всё забыли и простили. Они по-прежнему здоровались и разговаривали с Мишей, выслушивали его подсказки на уроках, и, если появлялась необходимость, то и сами подсказывали, словно ничего такого не произошло. Нет, дело было не в них, а в Адгуре и Нелли.
Адгур — лучший друг, а оказался чёрным предателем. Правда, Архимед тоже выступал против, но ведь Архимед не друг, а всего-навсего приятель, а кроме того, всем известно, что Архимед не может не выступать на собраниях, а выступая, не может не критиковать. Другое дело Адгур. Адгур мог бы помолчать.
Теперь, когда Друг, встретив Мишу у школьных ворот, подбегал к Адгуру, чтобы поздороваться с ним по старой памяти, Миша каждый раз кричал: «Дружок! Я кому сказал — назад!». А Адгур махал на Друга связкой книг и говорил с досадой: «Иди к хозяину. Нечего тут».
Дружба же с Нелли закончилась совсем уж постыдным и нелепым образом.
На второй день после закрытия музея Нелли встретилась с ним в коридоре. Он покраснел и хотел было проскользнуть мимо, по Нелли схватила его за рукав и начала разговор. И этому первому разговору суждено было стать последним.
— Эх, ты! — презрительно сказала она. — Не мог отстоять музея.
— А что я мог сделать? Их там было две здоровых тётки, а я один.
— Должен был сходить к моему папе.
— К Леониду Петровичу? Да ты с ума сошла!
— А ты бы сказал: «Без музея общество распадётся!»
— А он сказал бы: «Не суй свой нос не в своё дело! Я и сам знаю».
— А ты бы ему: «Мы сделали мировое открытие!»
— А он бы меня…
— «А он бы!», «А я бы!»… Мямля ты, вот ты кто! Я бы на твоём месте…
— Тебе хорошо говорить — он твой папа.
Словом, разговор развивался, как положено, и можно было надеяться, что они будут в дальнейшем беседовать, как нормальные люди, а не только переписываться, но тут, на беду, Нелли сказала:
— Адгур нашёл бы, что сказать.
Это уж было выше Мишиных сил.
— Ну и иди к своему Адгуру! Я с тобой и разговаривать не хочу! — крикнул он. И вдруг, неожиданно для самого себя, ткнул Нелли кулаком куда-то в бок и побежал домой.
Дома он сразу же решил, что больше никогда-никогда не будет думать об этой девчонке. Пусть себе дружит с кем хочет — хоть с Адгуром, хоть с Аликом-Архимедом, хоть с самим дьяволом. Но уже через десять минут он, к своему удивлению, обнаружил, что это решение никак не хочет выполняться. Чем больше он старался не думать о Нелли, тем больше думалось о ней. В общем получалось, что дружба с девочкой вовсе не такая уж приятная и простая вещь, как полагают некоторые по неопытности.
Была ещё одна причина для хандры — не ладились археологические дела. Конечно, если трезво взвесить — какое ему дело до общества, если он теперь не председатель? Но всё же что ни говорите, а: было обидно, что его дело так бесславно кончилось.
Теперь, после того как закрыли музей, раскопки совсем прекратились. По воскресеньям Арсен зачастил к хейванским ребятам — его Машенька стала пионервожатой в хейванской школе, а там директор оказался таким хорошим, что выделил комнату под музей и без всякого давал машину для экскурсий… И Пал Палыч тоже хорош — изменил совхозным ребятам и теперь ищет джиховские стоянки на абхазской стороне вместе с хейванцами. А кто виноват? Конечно, больше всего виновен новый председатель. Да, Адгур, став председателем, потерял всякий интерес к археологическим поискам, и, если какой-нибудь кружковец говорил: «Что-то скучно стало! Сходить бы куда!» — Адгур отвечал: «А какие могут быть походы осенью? Заниматься надо!» — хотя, если подумать как следует, то ведь весной тоже надо было заниматься, а они в походы ходили, да ещё как! Говорит — «заниматься надо», а сам каждое воскресенье уходит неизвестно куда; перекинет через плечо полевой бинокль в кожаном футляре — и где только достал такой? — и исчезает на целый день, никому не сказав, куда и зачем. Завёл какие-то секреты с Нелли и Линючкой. Водится с какими-то подозрительными типами. Совсем отбился от рук председатель!
Миша попытался увлечься птичками. Достал Брема, установил скворечник, отдал на другой конец посёлка Кляксу, потому что она слишком любила завтракать, обедать и ужинать синицами и воробьями. Но на этом занятия орнитологией закончились.
Не увлекли его и рассказы соседки по парте о том, что на Сочинской опытной станции субтропических культур есть «дерево-сад», на котором растут и мандарины, и лимоны, и апельсины, и грейпфруты — всего сорок культур! А кроме того, там же, на станции, выращивают помесь картошки и помидора, под названием не то «карпом», не то «помкар», и что это растение растёт вверх корнями. Всё это, конечно, интересно, и в другое время Миша с удовольствием посмотрел бы этого «карпома», или «помкара», и, может, вырастил бы, скажем, гибрид арбуза и дыни, под названием «ардын», или «дынар», но не сейчас! Всякие арбузы и дыни, карпомы и дынары — это Леонид-Петровичева ботаника. А кроме того, теперь уже нет никакого сомнения, что он, Миша Друг-Дружковский, родился археологом-писателем, а человек, родившийся археологом-писателем, никогда не увлечётся ботаникой, сколько бы ни старался Леонид Петрович.