— Нет, ещё не совсем, — ответил Миша стараясь удержать губы от улыбки.
— Будешь бороться за музей?
— А Леонид Петрович знаешь какой? Он меня за ушко да на солнышко.
— Вот уж не думала, что сын у меня такой слюнтяй. Летом ты проявил гражданское мужество — даже против собственной мамули выступил. А сейчас труса празднуешь?
— Ничего я не праздную. Я о тебе беспокоюсь.
— Не финти, сын.
— А я не финчу… А только все скажут, это ты мне запятые выправила.
— И ещё скажут, что это я тебя подучила. И что мечу на место Леонида Петровича… Так неужели отказываться от правого дела из-за боязни пересудов?
— А что ты раньше говорила?
— «Раньше-раньше»!.. Мало ли, что было раньше. Но со мной поговорили умные люди, и я кое-что поняла. Я тогда была ужас какой непринципиальной.
— А я что тебе втолковывал? Ты, говорю, у меня ужас какая непринципиальная. Говорил я или не говорил?
— А ты у меня сейчас очень принципиальный?
— Ну ладно, — ответил Миша, помолчав. — А запятые ты мне всё-таки проверишь?
— И не подумаю… А на сплетни нам наплевать, верно?
— Наплевать и растереть, — ответил Миша и тут же вспомнил: — А Нелли? Как с Нелли? Ведь Леонид Петрович её папа.
— А что Нелли?.. Нелли, если она твой друг, она поймёт, — сказала мама очень просто, как будто они много раз говорили о Нелли. — А если не поймёт, то грош цена её дружбе.
Вера Ивановна стала собираться в магазин. Она взяла авоську и начала приспосабливать на голове новую шляпку и так и этак. И тогда Миша спросил её — теперь он мог с ней говорить даже о самом тайном:
— А почему Нелли всё время с Адгуром да с Адгуром? И он тоже хорош — штаны наглаживает, носовой платок завёл!
— О платке и штанах могу сказать одно — очень жаль, что ты не последуешь его примеру. А насчёт Нелли — уж не обидел ли ты её чем?
— Нет, не обидел, — ответил Миша. Не мог же он сказать маме, что не так давно саданул Нелли кулаком в бок.
— А вы у меня спросите про Нелли, — сказала Леночка.
— Елена! Изыди из комнаты! — закричал Миша. — Мама, скажи ей. И что она суёт нос не в свои дела!
— А я вовсе не сую нос, а платье Акульке шью, — сказала Леночка и показала для доказательства какую-то тряпку. — Я же не виновата, что вы при мне разговариваете. Или, может, прикажете закрыть уши и так и ходить с закрытыми ушами? — При этом она засунула пальцы в уши и зачем-то высунула язык.
Вскоре после маминого ухода появился Адгур. На этот раз он приветствовал Мишу по-особенному — провёл с силой ладонью по его голове, ероша волосы, — и, хотя этот вид приветствия был далеко не самым безболезненным, Миша счастливо улыбнулся и в ответ ткнул приятеля в бок кулаком. Мир был восстановлен.
— Слушай! Пока не пришли Архимед с Нелли… У меня секретный разговор к тебе, — сказал Адгур и показал глазами на Линючку, которая стояла у шкафа и таращила глаза.
Предложение Адгура поговорить с ним наедине, без Архимеда, Леночки и Нелли, понравилось Мише даже больше, чем ерошение волос на голове.
— Елена! Сгинь! — скомандовал Миша.
— Не сгину! — сказала Леночка и ухватилась руками за притолоку.
— Ладно, не сгинай, — сказал Адгур. — Вот тебе нагрузка по археологической линии. Сбегай к Архимеду, скажи, чтобы принёс отчёт о работе кружка. Нужен для статьи.
— А обо мне напишете? — спросила Линючка, не выпуская притолоки.
— Напишем, напишем, — ответил Миша.
— И в поход возьмёте?
— Ладно, возьмём. Только исчезни, егоза!
Егоза исчезла без дальнейших пререканий, и Адгур приступил к делу.
— Хочешь исследовать фигуру в пещере?
— Какую? Питекантропское чудище?
— Да не… Видишь ли… Когда мы выкапывали аккумулятор в гроте, я увидел на стене фигуру. Какой-то круг и палки. Вырублены чем-то острым. А под кругом — прямоугольник.
— Ребята знают?
— Нет.
— Не сказал?
— Не сказал.
— А почему?
— Да понимаешь, какое дело… — Адгур замялся, но потом ответил, смотря прямо в глаза приятелю. — Я хотел, чтобы мы вместе с тобой откопали и исследовали. Я как увидел фигуру, так и подумал: «Это же замечательное открытие. А Миша там один дома». Вот я и решил, что поедем вместе с тобой.
Если бы Миша был девчонкой, он, конечно, сейчас же бы расчувствовался. Но Миша не таков. Он ограничился тем, что отвёл глаза в сторону и ничего не сказал. В горле у него застрял комок, который надо было проглотить как можно скорее, но комок почему-то не глотался.