— Насколько помню, ни одна подлость на земле не была сделана из «меркантильных интересов», — сказал Филимошин. — Все убийства, войны, предательства, репрессии начинались «во благо народа», «во имя Бога», «во имя революции, перестройки, реформ» или, на худой конец, ради жены и детей… Не знаю, Семен Павлович… Мой нюх никогда меня не подводил… И сейчас…
— Вот именно, что «никогда не подводил», — подтвердил редактор. — Ведь почувствовал ты что-то, когда взялся за это дело, начал его… Значит, было предчувствие? Так не останавливайся же на полдороге!
— Но…
— Послушай, — рассердился редактор, — полчаса назад у меня сидел Евдокимов и слезно умолял позволить ему самому написать об этом. Я не только отговорил его, но и запретил вмешиваться в проводимое тобой расследование. А сейчас я начинаю задумываться: не зря ли я это сделал? Евдокимов — молодой, обещающий репортер и его уже давно пора выводить «на первую полосу». Может быть, эта статья и будет началом его карьеры, его «звездным часом»? Ты не можешь или не хочешь, так почему бы другим эту возможность не дать?
— Евдокимову?! — взвился Филимошин. — Да он даже некролог написать не в состоянии. Это — приложение к фотоаппарату, а не репортер. У него кроме наглости и нахрапистости других талантов сроду не было. Лезут в журналистику все, кому не лень, а обыватели судят обо всех разом… Скоро нас из-за таких вот Евдокимовых в один ряд с политиками ставить начнут. Благо, что «четвертая власть»… Ни в коем случае нельзя ему такие темы давать. Загубит все на корню. И себя дураком объявит, и нас на посмешище выставит. В таком деле грамотный подход нужен, тонкий, профессиональный…
— Все понимаю, — скорбно вздохнул редактор, — но время поджимает, а ты вдруг остановился на полпути… Я бы, конечно, хотел в этом деле твою руку увидеть, но раз ты пытаешься самоустраниться… Придется потерять в малом, но выиграть в большом. В крайнем случае, что-то в его статье подправим, что-то выкинем, что-то добавим. Короче — доработаем…
— Не получится «доработать» то, что он сделает, — заявил Филимошин. — Это то же самое, что из трактора напильником танк вытачивать. У Евдокимова есть определенный рубеж, за который он прыгнуть не в состоянии…
— Вот и возьмись за это дело сам. Я в тебя верю, сынок. Ты талантливый, ты — мастер, ты — Филимошин… Постарайся, Женя. Сделай забойный репортаж! Прижми им хвост так, чтобы глаза на лоб вылезли! Действуй, сынок! Я пока не ухожу из редакции. Сижу и жду твоего звонка. Понял?.. Как напишешь — позвони мне… А если все же откажешься, — он тяжело вздохнул, — придется подключать Евдокимова. Так или иначе, но завтра статья будет. Заваривается крутая каша, и мы не должны быть в стороне, тем более, что фактически мы ее и заварили. Мы должны очистить наш город от скверны… Или они очистят город от нас. Все. Я жду твоего звонка, Женя.
Филимошин опустил смолкшую трубку на рычаг и задумался. Заложив руки за спину, долго бродил взад- вперед по комнате, что-то бурча себе под нос, подошел к окну, отдернув штору, тоскливо уставился во мрак холодного весеннего вечера… И даже вздрогнул, разглядев в слабом свете фонарей зябко пританцовывающего на месте Евдокимова. Журналист терпеливо нес свой добровольный пост у входа в гостиницу, время от времени бросая вожделенные взгляды на горящие окна ресторана. Холодный ветерок явно навевал ему мечты о горячей чашке кофе, но мужественный «охотник за удачей» не позволял себе покинуть пост даже на минуту.
Брови Филимошина сошлись над переносицей, глаза заблестели, он направился было к выходу, но уже взявшись за дверную ручку, остановился.
— А вот кукиш тебе, поганец ты этакий! — злорадно прошептал он. — Я тебя по-другому сделаю. Ты у меня не от удушения, а от зависти сдохнешь!..
Он вернулся к столу, включил печатную машинку и бодро вывел заголовок: «Лебединая песня мафии, или под чью фонограмму поет Александрина». Подумал и добавил подзаголовок: «Хроника одного расследования»… И машинка затрещала длинными, автоматными очередями. Филимошин продолжал свой бой за правду…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
— У тебя будут неприятности, — сказал Устинов. — Зря ты ему врезал. Это очень злопамятная сволочь… А начальство за нас никогда не заступается. У тебя будут неприятности, Сережа.