Он подошел к креслу и устало опустился в него. В темноте размеренно отсчитывал секунды будильник, и казалось, что этот звук становится все громче, громче, заполняет собой всю комнату, гремит, словно набат… Врублевский поднял голову и посмотрел на висевшую на стене картину Ключинского.
— Ошибся ты, старик, — невесело усмехнулся Врублевский. — Я не похож на этого скрипача… Я вон тот, серый, с порванным ухом и обезумевшими от голода глазами… А скрипач…
Врублевский открыл футляр, вынул скрипку, прижал к щеке и полоснул по струнам смычком, словно ударил бритвой по венам. Напряженная рука вывела странный диссонанс и упала, безвольно повиснув.
— Не могу… Не могу… Как же жить? Что делать? И «правильно» живешь — в дерьме, и других рвешь, кусок себе зарабатывая — тоже в дерьме… Ключинский, скажи мне, старик, откуда у тебя столько мужества идти по однажды выбранной дороге? Почему тебе так легко идти по ней? Тяжело… но легко?! И почему так тяжело мне?..
Он убрал скрипку обратно в футляр и засунул ее на антресоли, забросав сверху старыми, никчемными вещами. Закурил, разглядывая сквозь оконное стекло кружащийся в свете фонарей снег… И выбросив недокуренную сигарету в форточку, решительно направился к выходу.
— Не могу я здесь оставаться, — одеваясь, бормотал он. — Здесь я окончательно сойду с ума… На мороз, под снег, но только выбраться из этой тишины… Не могу я оставаться с собой наедине. Этой «компании» я не выдержу…
Сбежав вниз по лестнице, он направился было к машине, но передумал и пошел по полутемной улице пешком. Засунув руки в карманы и низко опустив голову, он шел и с каждой минутой ускорял шаг. Наконец не выдержал и побежал. Бежал туда, где виднелся свет и слышались чьи-то голоса. Бежал к людям. Бежал от самого себя.
Он не заметил высокую, горилообразную фигуру, вышедшую из парадной напротив. Миронов сделал в сторону убегающего Врублевского неуверенный шаг, поднял руку, словно собираясь окликнуть, но, словно сомневаясь, остановился и промолчал, задумчиво глядя ему вслед. Когда Врублевский скрылся за поворотом, поднял воротник куртки, кутаясь от холодного ветра, и медленно побрел в противоположную сторону…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Филимошин соскочил с постели и, сгоняя остатки сна, несколько раз отжался от пола. Часы показывали шесть утра — начало рабочего дня журналиста. Натянув спортивный костюм и обувшись в кроссовки, он вышел из номера, спустился на улицу и неторопливой трусцой направился к лесопарку. Недалеко от площадки для выгула собак был оборудован небольшой спортивный комплекс: брусья, несколько видов перекладин для подтягивания, небольшой деревянный настил, расчерченный краской под выполнение катов, и имелась даже сваренная из проржавевшей арматуры штанга. Последнее Филимошина не интересовало: по вечерам, трижды в неделю, он посещал атлетический зал. А вот деревянный настил был очень кстати. Каждое утро, независимо от погоды, ровно в 6.15 Филимошин бежал в лесопарк и ровно тридцать минут отрабатывал технику катов. Филимошин занимался карате уже свыше пяти лет и имел вполне заслуженный черный пояс с красной полосой. Филимошин очень тщательно следил за своим здоровьем: спал не менее восьми часов, питался три раза в день в строго определенное время, утром — зарядка и пробежка, вечером — спортзал или бассейн.
Конечно, имея профессию журналиста, требующую большой оперативности и полную неожиданностей, соблюдать подобный режим было нелегко, но все же Филимошин старался. Его самочувствие, быстрота реакции, выносливость, даже настроение — все это было неотъемлемым условием качественных, острых и злободневных репортажей, ибо самым ценным инструментом в его профессии был он сам. Человек в плохом настроении не может написать хороший репортаж, а головная боль может помешать в нужный момент сплести хитроумную сеть вопросов на жертву-интервьюируемого. Этого себе позволить Филимошин не мог. Работа для него была всем, и вне работы его не существовало. Он не ел, а кормил свой организм, который обязан был пробегать в день десятки километров и работать четко, в полную силу, почти на грани возможностей. Он не приводил себя в порядок — он создавал имидж человеку, который обязан был выглядеть так, что бы его беспрепятственно пропускали даже в апартаменты Президента. Он не читал, не смотрел телевизор и не учился — он собирал базу данных для сложнейшего компьютера, работающего в его голове, компьютера, способного моментально просчитать все варианты построения беседы с интересующим его лицом и тут же перетасовать эти вопросы-ответы в таком порядке, что бы в его изложении, оставаясь теми же, они получили новую окраску, новый смысл.