— Доброе утро, Элли. — Бен сел в постели.
— Доброе утро, мистер Хаскелл. — Если со мной обращаются как со служанкой, которая согревает постель хозяина, заменяя обычную грелку, то и отвечать я буду соответственно.
— Родная… — Он слез с кровати, качая головой. — Как там говорится в той старой поговорке: "Не позволяй гневу подниматься вместе с солнцем"?
— Что еще за чушь!
Он дернул за ворот своей пижамной куртки, запамятовав, что она застегивается на старорежимные пуговицы, а не новомодные липучки. Пуговицы полетели в разные стороны, одна из них едва не угодила мне в глаз.
— Меткий выстрел, — процедила я.
— Элли! — Он стукнул себя по обнаженной груди. Наверное, ждал, что я подползу, схвачу его за руку и примусь покрывать ее покаянными поцелуями. — Я по-прежнему считаю, что вчера вечером ты была не права, но готов поверить, что тобой руководило скорее ложно понятое благородство, нежели…
— Откровенная злонамеренность?
— Я собирался сказать: глупость.
— Ну спасибо на добром слове.
С каким же удовольствием я наблюдала, как он откинул крышку белого чемодана и принялся рыться в нем. Женина интуиция подсказала мне, что он ищет свою серебристо-серую рубашку. Но с какой стати сообщать ему, что она вовсе не в белом, а в синем чемодане?!
— Бен, — сухо сказала я, — я много думала, пока спала, и в результате очень устала — так что, с твоего высочайшего позволения, останусь на все утро в постели.
Неужто я нажала на кнопочку страха? Глаза его лихорадочно заблестели, а горестные складки, избороздившие лицо, могли соперничать с морщинами на рубашке, которую он сжимал в руках.
— Что случилось? — Бен схватил мою руку, и на миг мне показалось, что он осыплет ее поцелуями, но — черт возьми — он всего лишь проверял мой пульс. — Ты сказала вчера, что дело не в утреннем токсикозе. Что с тобой? Что-нибудь болит?
— С ребенком все в порядке, — сообщила я стене. — Просто мне хочется полежать с хорошей книжкой. — Глаза мои старательно избегали «Мамочку-монстра» на прикроватной тумбочке.
— Элли, — Бен навис надо мной, будто совершающий обход доктор Хаскелл, — ты же не можешь вечно здесь отсиживаться.
— Одно утро, пусть даже два — еще не вечность. Я не забыла, что сегодня вечером — блистательный финал. Мисс Икс говорила что-то насчет официального обеда; полагаю, после него — когда все мы усядемся кружком, потягивая бренди и покуривая сигары, — будет торжественно объявлено, кто же оказался счастливым избранником.
— Милая, я не волен обсуждать…
— Боже упаси! — Я откинулась обратно на подушки, и жизненные силы окончательно и бесповоротно покинули меня. Ни один из нас так и не узнает наверняка, моя ли в том вина, если имя Бена не выкрикнут под грохот фанфар. Переступая порог этого дома, я отдавала себе отчет, что должна соответствовать высокому званию спутницы Кулинара. А что в итоге? Лишь наделала глупостей и все загубила.
Вчера вечером моему самолюбию было легче: вчера вечером я могла отличить правильное от ошибочного. Я была права, а Бен ошибался. Теперь же я знала одно: не желаю, чтобы кто бы то ни было приносил мне завтрак в постель.
— Беги скорее на свое собрание! — Я отвернулась, так что его поцелуй соскользнул с моей щеки. — Обо мне не беспокойся. Сползу вниз, как только путь будет свободен. — Воспоминание о береговой охране всплыло на поверхность моих мыслей. Закончились ли эти ужасные работы по осмотру дна реки? Скоро ли шериф сообщит нам о печальной судьбе Мэри? Разрешат ли нам уехать отсюда сегодня вечером или завтра утром? Мэри Фейт… и вновь я вернулась мыслями к ней.
Последний долгий взгляд — и Бен удалился. Я осталась одна в комнате, где отнюдь не чувствовала себя уютно. Не нравилось мне, как вся эта мебель на меня смотрит. Ах, чего бы только я не отдала, лишь бы ощутить рядом теплого, милого Тобиаса! На худой конец, сгодился бы даже голубь. Слишком растревоженная, чтобы уснуть, и слишком подавленная, чтобы вставать, я энергично взбила подушку — вследствие чего ее немногочисленные перья сбились в один угол. А вот и моя рука — тянется к «Мамочке-монстру». Может, я наказываю себя или же пытаюсь вызвать Мэри на разговор — еще разок? Открыв последнюю страницу, я прочла:
Итак, мама, оставляю тебя под мрачной сенью Горы Злодеяний, я же тем временем направляюсь в Долину Солнца. Поверь, я не испытываю к тебе ненависти. И больше не просыпаюсь посреди ночи от болезненного ощущения пустоты, потому что ты ни разу не испекла шоколадного печенья. Женщина, которой я стала, сдружилась со злобой и ее неразлучной приятельницей — жалостью. Пока ты продолжаешь увязать в болоте оправданий, мы не сможем встретиться, но, если когда-нибудь ты пороешься в глубинах своей души и отыщешь там слова "Прости меня, малышка!", моя дверь и мои объятия широко раскроются, чтобы принять тебя.