Опять она из-за этой Ленки должна страдать! И кто только мог подумать, что та на сносях!..
Стоп, сказала она сама себе. Все могли подумать. Потому что все знали.
В последнее время с этой Еленой все носились, как с вамаясьской вазой. «Царица, хорошо ли тебе, царица, удобно ли тебе, царица, не замерзла ли, царица, не упарилась ли, не хочешь ли того, не хочешь ли этого, царица то, царица сё…». Все знали. Кроме меня. А мне просто не сочли нужным сказать. Зачем? «Ох, уж эта ужасная Серафима…» Меня никто в семье Иванушки не любил. Что бы они ни говорили, я всегда была там чужая. Да и самому ему я, такое впечатление, надоела. Вечно он чем-то занят, находит десяток нелепейших отговорок, лишь бы не проводить время вместе… Мне скоро придется в комнате его портрет повесить, чтобы не забыть, как он из себя выглядит! Летопереписи у него… Инвентаризация хроник… Наверное, вздохнул с облегчением, когда узнал, что меня эта гадина утащила! Избавился от лишней головной боли… Да от такой жизни хоть к Костею в жены – и то малиной покажется!..
Где-то в глубине своей смятенной, растерянной души Серафима понимала, что возводит страшную напраслину на Ивана, но ничего не могла с собой поделать – уж больно все оказалось внезапно и очень плохо. И если действительно суждено ей будет провести остатки дней замужем за этим костлявым царьком,[2] то думать и помнить о том, что Иван и вправду любил ее и теперь места себе не находит, было бы уж совсем невыносимо. Расслабляться нельзя. Надо быть собранной, готовой в любую минуту бить или бежать, что бы ни говорила эта змеюка.
Ну, царишка недокормленный, ты еще двадцать раз пожалеешь, что связался с царским домом Лукоморья. Ну, держись!
И Серафима упрямо сжала губы, прищурилась, точно в поисках цели, и обвела взглядом все три башки, с сострадательным выжиданием наблюдавшие за ее мыслительным процессом, слишком ясно, видно, отражавшимся на побледневшем и враз осунувшемся лице.
– Полетели, – кивнула она.
Чудовище взмахнуло крыльями размером с крестьянский огород.
– А послушай, Змея, – вдруг пришел в голову царевне неожиданный вопрос. – У тебя имя какое-нибудь есть? Как тебя звать-то?
Крылья замерли. Головы переглянулись, и одна из них, потупившись, ответила:
– Змиулания… Можно Лана…
– Серафима… Можно Сима, – вымученно улыбнувшись, еще раз представилась она. Конечно, «Сеня» ей нравилось больше, но так ее никто не называл, кроме Иванушки, и делить воспоминания о нем с первой встречной рептилией ей не хотелось.
Змиулания осторожно подняла ее и взмыла в воздух.
– Да ты не расстраивайся так, – пока одна голова прокладывала курс, две крайние склонились к ней. – Может, всё еще не так плохо. Может, он тебе еще понравится…
Последнее предположение даже в исполнении Змеи звучало фальшиво, как флейта из водосточной трубы.
– Как он хоть выглядит-то? – вздохнула Серафима.
– Х-хорошо выглядит, – несколько растерянно заверила ее правая голова. – Красивенький. Невысокий такой…
– Старенький, – сообщила левая голова.
– Тощенький… – подсказала правая голова.
– И блондин. Только лысый… – добавила левая голова.
– И одноглазый, – вспомнила правая.
– И по-твоему, это – красивенький?! – от изумления Серафима чуть не вывихнула свои собственные глаза, стараясь посмотреть одновременно в две пары змеиных очей, находящиеся по разные стороны от нее. – По-твоему, это – «хорошо выглядит»?!..
– Н-ну, д-да, – нерешительно подтвердила правая голова. – А что тебе конкретно в нем не нравится?
Царевна от такого вопроса даже ненадолго задумалась.
– Ну, во-первых, у него всего один глаз!..
– Зато зуба два, – тут же парировала левая голова.
– Что «во-вторых»? – спросила правая голова.
– Да нет… Какое уж тут «во-вторых»… – разговаривая, скорее, с собой, пожала истерично плечами Серафима. – Все в порядке. Красотулечка. Блондин. Два зуба – глаз один… Лысый, зато тощий…
Змиулания, похоже, обиделась:
– Что ты имеешь против лысых и тощих? Это несправедливо! Человек не может отвечать за то, как он выглядит!
Серафима хотела возразить, что у Змеи несколько устаревшие понятия о справедливости и здоровой пище, но решила сосредоточиться на первом пункте.
– Против просто лысых и тощих я ничего не имею! Ты бы видела моего отца! Но я имею против лысых и тощих, которые приказывают другим воровать для них людей! Кстати, почему ты это делаешь?
– Что – это? – уточнила Змиулания.
– Всё это! – обвиняюще возгласила царевна. – Меня украла! Что мы вообще тебе сделали?! Почему ты его слушаешься? Тебе это нравится? Ты с ним заодно, да?