Ей не надо меня уговаривать, я сама все понимаю по ее взгляду. Она усаживается за стол и начинает составлять список. Медовый месяц продолжался считаные минуты, вернулась рутина, как будто мы расстались вчера.
– Что ты ешь на завтрак?
– Кофе, – отвечаю я, пытаясь скрыть разочарование.
Она записывает. У нее очень короткая стрижка, и в профиль она вылитая мама. Я раньше не замечала, что Эмма так на нее похожа. Я, говорят, все взяла от отца, особенно нос. Не уверена, что благодарна ему за это, я даже хотела подправить нос у хирурга, но в конце концов оставила как есть, он еще может пригодиться. Если, например, однажды я буду плыть на моторной лодке и руль откажет.
– Может, приготовить телятину на ужин? – предлагает Эмма.
– Я вегетарианка.
– С каких пор?
– Года два или три.
– А. Но курицу ты все-таки ешь?
– Нет, но ты можешь взять для себя.
– Да нет, бог с ней. Будем есть рыбу.
– Ее я тоже не ем.
– Да чем же ты питаешься? Зерном?
– Исключительно зерном, да. Надо мне быть осторожней, кстати, я заметила странную вещь. Смотри.
Я подхожу к ней и задираю рукав футболки.
– Я ничего не вижу, – говорит она.
– Вот же, смотри лучше. Не видишь?
– Нет.
– У меня пробиваются перья. А на днях я снесла яйцо.
Закатив глаза, она возвращается к списку, стараясь не рассмеяться, но, несмотря на все ее усилия, я вижу, как она сдерживается.
Нет.
15:10
В супермаркете почти пусто. Только несколько стариков пришли воспользоваться прохладой, источаемой полками-холодильниками. Все остальные на пляже. Я представляю себе полотенца впритык друг к другу, песок, летящий в глаза из-под ног детей, тревожные крики родителей, смех со всех сторон, изнуряющую жару. Не нахожу больше никакой прелести в волнах, в которые ныряла в детстве, в горячем песке, который топтала в отрочестве. Раньше я считала дни, отделявшие меня от очередной встречи с океаном, и каждый раз он казался мне прекраснее, чем был, когда мы расстались, но теперь я могу представить остаток своих дней без него. Я не начала его ненавидеть, все еще хуже. Он перестал быть чем-то обязательным для меня.
– Схожу за туалетной бумагой, – сообщает Агата, удаляясь.
Я вычеркиваю бумагу из списка. Я поделила его на секции: сначала крупы и макароны, потом овощи и под конец замороженные продукты.
Сестра возвращается, нагруженная товарами, и ни один не похож на туалетную бумагу.
– Я нашла бриоши с кусочками шоколада! Ты помнишь Мимины?
– Агата, мы составили список…
– Ты составила список, – возражает она. – И ты настояла, чтобы мы распланировали меню на неделю.
Я не отвечаю. Мы вместе всего несколько часов, а придется пробыть семь дней. Поводов для ссоры будет предостаточно.
Она открывает пакет и отламывает кусок бриоши.
– Хочешь?
Она ждет, что я откажусь. А я беру кусок и запихиваю в рот. Чтобы она не подумала – еще и она, – что я психоригидная.
Это любимое оружие Алекса, к которому он прибегает, когда я упрекаю его в отсутствии инициативы.
«Ты стоишь у меня над душой, когда я загружаю посудомойку, ты всегда в претензии, когда я готовлю еду, тебе не нравится, куда бы я ни предложил пойти. Все, что я делаю, не катит, так что я уже просто боюсь что-либо делать».
Возразить нечего. И если честно, доля правды в этом есть.
Мне долго нравилось то, как он живет, как со спокойной силой наблюдает мир, его способность плыть по течению, довольствуясь тем, что жизнь может дать. Он был безмятежностью, которой у меня не было, и я могла жить с ней, только если она не ощущалась. Я ухватилась за него, чтобы он оторвал меня от детства. Я спрятала свои тревоги в его крепком теле, укрылась в его больших руках, которых хватало, чтобы обнять меня целиком.
Но время искажает достоинства, превращая их в недостатки.
Агата закрывает пакет с бриошами и адресует мне дерзкую улыбку.
– Пойду возьму чипсов, думаю, ты не внесла их в свой список.
Я смотрю ей вслед, пока она идет к нужной секции; уж конечно, я не стала ее предупреждать, что у нее под носом шоколадные усы.
Мы встречали Рождество у Мимы и дедули. С нами были дядя Жан-Ив и кузены Лоран и Жером. Мы, дети, ночевали вчетвером в спальне внизу, было весело, Агата из-за насморка всхрапывала, точь-в-точь как папина газонокосилка. Когда мы встали, даже пипи не сделали, сразу отправились к елке – посмотреть, приходил ли Санта.