Мне хотелось на пляж, но пришлось ждать, пока обед переварится. Так велят делать всегда, не очень понимаю зачем, но мама однажды сказала, что, пока ты ребенок, понимать ничего не надо, надо только слушаться.
Вода была теплая, только волны слишком большие, и мы с Агатой и Мимой играли на берегу, пока папа и дедуля купались. Мы построили чудесный замок, я выкопала вокруг ров, а Мима набрала ракушек для украшения, но мы не смогли показать замок папе, потому что Агата прыгнула и все разрушила. Я бросила ей песок в лицо, а она ударила меня по голове грабельками. Мима велела нам поцеловаться, а потом мы бегали наперегонки с маленькими волнами, наплывающими на берег, это было весело, особенно когда Агата упала.
Мима без конца обнимала и целовала нас и говорила, как она нас любит. Теперь, когда я это вспоминаю, я думаю, она делала так потому, что знала, что будет вечером.
Когда мы вернулись домой, я побежала в ванную с криком «чур, я первая». Агата заплакала, ладно, завтра я пущу ее принять душ первой. Когда я вышла, дома были дядя Жан-Ив, тетя Женевьева и кузены. Я была рада, но недолго, потому что папа увел нас в комнату, где он жил, когда был маленьким, и сказал, что должен с нами поговорить, это важно. Он даже разрешил нам поесть конфет-ракушек, но я их не доела, потому что он все испортил. Это был хороший день, а теперь это день, когда папа с мамой развелись.
Папа приходит за нами, но маме это не нравится. Они громко кричат, я затыкаю пальцами уши, чтобы их не слышать.
Мама говорит, что он плохой. А я думаю, что папа хороший.
Я ложусь в кровать к Эмме. Она толкается, но потом говорит: «Ладно», и я засыпаю с ней и светлячком.
19:43
Я не была здесь целую жизнь. Рынок Биаррица не изменился, террасы баров и рестораны переполнены семьями, парочками, коллегами и друзьями, которые перемешались в праздничном гомоне. Мы устраиваемся за высоким столиком, Агата спрашивает, что я хочу выпить, и идет заказывать в бар. По пути она приветствует двух человек, а официантка ее обнимает. Здесь ее территория.
– С ума сойти. Кажется, мне все еще двадцать лет, а ведь вот-вот стукнет сороковник.
– Не говори, мне уже перевалило.
Официантка приносит два бокала вина и закуски.
– За сестричек Делорм, – говорит Агата, поднимая бокал.
– За нас.
Повисает молчание. Сестра ест жареный козий сыр на шпажках, я налегаю на тартинки с утиной грудкой. Не понимаю, то ли нам нечего друг другу сказать, то ли надо сказать слишком много, и мы не знаем, с чего начать. В нашей истории дыра длиной в пять лет.
– У тебя есть фото Алисы? – спрашивает она.
Я достаю телефон и показываю снимок дочери. Агата берет у меня мобильник и прокручивает картинки:
– Она миленькая. Интересно, в кого бы.
– Наверное, в свою тетю. Предупреждаю, здесь сотни снимков.
– Ты сумасшедшая мать?
– Совершенно. Мне приходится сдерживаться, чтобы не съесть ее. Характерец у нее еще тот, она часто напоминает мне тебя.
Сестра улыбается.
– А Саша? Наверное, так вырос!
Я открываю папку со снимками сына и возвращаю ей телефон:
– Он только что отпраздновал свое десятилетие. У него уже мой размер ноги, и он дорос мне до подбородка.
– Как летит время… Они хорошо ладят?
– Прекрасно. Я боялась, у них же семь лет разницы, но старший защищает сестренку, а малышка обожает брата. Они иногда ссорятся, конечно, но у них прекрасные отношения. Надеюсь, надолго…
Агата пьет вино, потом закуривает.
– Нет ничего крепче отношений между братом и сестрой. Что ни делай, от общего детства так просто не избавишься, это сидит прочно.
Я не успеваю ответить, как высокий черноволосый парень без приглашения усаживается за наш стол и кладет свою лапищу на плечи сестры:
– Я уже давно на тебя смотрю, и мне обязательно надо задать тебе один вопрос.
– Еще тебе надо по-быстрому убрать руку с моих плеч, – предупреждает Агата.
– Ты воевала? – спрашивает парень на полном серьезе.
– Воевала? Нет, а что? – удивляется она.
– А то, что ты бомба.
Я сдерживаю смех. Реплика не из приятных.
Агата высвобождается и выпаливает ему в лицо:
– Проваливай, если не хочешь быть в первых рядах, когда рванет. Тик-так, тик-так.
Детина смеется, его нисколько не волнует, что та, на кого он нацелился, рассердилась.
– Ну же, будь лапочкой! – не отстает он. – Ты слишком классная, чтобы задирать нос. Как тебя звать?