- На Безликого он не был похож, - покачал головой Малкольм.
- Но и на обычного Генри Белфаста он совсем не тянул! – возмутилась Тильда, да так, словно Малкольм был в чем-то виноват. – И где, хотелось бы знать, он потерял свои портки?
Но этот вопрос стал ей совершенно безразличен, стоило ей заметить распахнутую дверь в комнату дочери. Тильда Клемментс сорвалась с места и чуть ли не вбежала туда. Малкольм последовал за ней, а уж за ним решила не отставать и Эллин.
Лили Клемментс находилась в привычной для себя позе – лежа на спине, с руками, расположенными вдоль туловища. Но на этом привычная картина для этой комнаты заканчивалась. Все остальное выглядело дико и неестественно. Одеяло было сброшено на пол, подол ночнушки больной девушки был вздернут высоко вверх, ноги широко расставлены в сторону, обнажая ее промежность влажное от семени насильника.
Тильда поспешила опустить подол ночнушки дочери, при этом причитая, как вдова на годовщину смерти любимого мужа. Затем она подняла с пола одеяло и укрыла до подбородка дочь, после чего принялась плакать и целовать ее в лоб. Все это время Лили пристально глядела в потолок, ее брови были изогнуты в гневе, а в глазах блестели слезы стыда и обиды.
- О, моя девочка, что он с тобой сделал! О, Океан Надежд, как он мог с тобой так поступить?! – рыдала хозяйка дома.
- С каких пор Безликие насилуют людей, а не душат? – озадачено произнесла Эллин.
Стоило ей это произнести, как Тильда тут же замолчала, она резко обернулась и ее лицо, постаревшее на несколько десятков лет, искривилось в жуткой гримасе ярости.
- Вон! Все вон! Пошли прочь из комнаты! – завопила она. И этот вопль чуть ли не физически вытолкнул Малкольма и Эллин за дверь. Затем Тильда взмахнула рукой, и дверь захлопнулась с громким стуком. Эллин показалось, что она к ней даже не притрагивалась, хотя у старой карги руки были довольно тонкими и длинными, а потому не стоило удивляться, что ей удалось дотянуться до двери практически не отходя от кровати дочери.
- Что это была за тварь?! – воскликнул Малкольм. В его глазах тоже вот-вот были готовы появиться слезы. – Почему она была похожа на Генри?! Почему она сделала это с моей сестрой?!
Вопросов было задано много, но Эллин не могла найти ответа, ни на один из них. Но, она знала того, кто мог дать ответы. Утром она обязательно найдет Альберта Дрейка и перескажет ему все, чему она сама стала свидетельницей. Уж он-то должен знать больше чем все те, кто был собран под одной крышей в эту ночь.
3.
Тэрранс Хил Грум был потомственным банкиром Конвинанта. Еще его прапрадед держал свою лавку скупки драгоценных изделий и давал в долг денежные средства под не малые проценты, благодаря чему заработал свое первое состояние и не слишком хорошую репутацию среди сельчан. Большинство называли его «вором» и «обманщиком», но все они при первой же нужде обращались к нему за помощью.
Его прадед продолжил дело своего отца и смог увеличить капитал почти в десять раз. Это позволило ему подняться на ступеньку выше в социальном статусе и заполучить еще одну приставку к своей фамилии. Он скупил несколько пустых домов, в том числе и в других поселениях губернии, этим расширив свое дело. Заставив работать на себя других людей, сам он каждый день только ходил с проверками и сверял бухгалтерские отчеты. Любой пойманный на обмане тут же мог распрощаться со своим рабочим местом без права на милость и оплату труда. Поэтому случаи обмана работодателя были крайне редки.
Дед Грума стал еще более удачливым банкиром, отчего к пятидесяти годам уже считался одним и десяти самых богатых предпринимателей в пяти ближайших губерниях, позволив опередить себя пяти губернаторам, с которыми было трудно соперничать лишь по причине того, что у них всегда была под рукой кормушка в виде неиссякаемой от налогов казны.
Отец Грума стал «белой вороной» в их славной родословной. Из-за большой любви к разгульной жизни он смог растерять все состояние в течение каких-то семи лет. Когда его практически признали банкротом, он решился взяться за ум и вернуть былую славу семейству Грумов, но у него так ничего и не получилось. Остатки состояния он инвестировал то в каменоломни, то в лесопильные заводы, то в строительство кораблей. А вскоре у него не осталось и медяка в кармане, которым он мог бы купить себе кусок черствого хлеба. Под конец он быстро и с грохотом скатился к ничтожному классу, по пути растеряв все благородные приставки, которые много лет сопровождали фамилию его предков. От горя неудач, он запил еще сильнее, а потому и умер в один солнечный теплый денек.