Слюсарь(Вистар) Виталий
Океан
Виталий Слюсарь(Вистар)
ОКЕАН
Маяк появился неожиданно, будто вынырнул из глубин вздымавшегося мрачными серыми волнами моря. Хлопотливо стрекотал мотор, катер проворно приближался к островку. Небо было пасмурным, под порывами ветра клубились темные осенние тучи. Приближалась непогода - ветер становился резче, срывая с волн клочья пены, неся по воздуху мельчайшую водяную пыль; темнела вода...
Соколов чувствовал себя неуютно, его тошнило от вездесущего запаха йода. Он посмотрел на красное обветренное лицо деда Ивана и отчетливо осознавал свою здесь неуместность. В старом бушлате и потертой фуражке с якорем, сдвинутой на бок, дед Иван выглядел как настоящий морской волк. Правда, вместо трубки в углу рта у него дымилась "беломорина". Он щурился от ветра, насмешливо поглядывая на пассажира, но молчал.
Катер подошел к небольшому бетонному причалу. Дед Иван заглушил мотор, прошел на нос катера так, словно для него и не существовало качки, и прокричал стоящему на причале мужчине в черной ветровке:
- Эй, Сашко! А ну, лови...
Он бросил трос. Через пару минут Соколов уже стоял на твердой земле. Дед Иван и смотритель маяка выгружали из катера какие-то ящики. Когда они подошли поближе, Соколов услышал слова "морского волка":
- А это, Сашко, стало быть, гость к тебе, товарищ Соколов, писатель из столицы.
Смотритель маяка протянул руку, но взгляд его оставался твердым и холодным.
- Здравствуйте, - проговорил он сквозь зубы не слишком радушным тоном. - Ивченко, Александр.
- Очень приятно... Евгений. - Соколов почувствовал крепкое рукопожатие.
- Товарищ писатель хочет пожить у тебя несколько дней, пояснил дед Иван.
- Да, знаете ли... - улыбнулся Соколов, чувствуя неловкость. - С детства мечтал побывать на необитаемом острове. Вы не возражаете?
Ивченко ничего не ответил.
- Ну, ладно, мне возвращаться пора, - сказал дед Иван, поправляя фуражку. - Ветер с севера, завтра шторм придет - спину на него, будь он неладен, с утра ломит...
Старик закурил новую сигарету и спрыгнул в катер. Затарахтел мотор, катерок быстро поплыл прочь, оставляя за собой белый пенный след.
Смотритель маяка взял два ящика и быстро зашагал по тропинке, ведущей к маяку, не оглядываясь. Соколов прихватил свой чемодан и оставшуюся коробку и последовал за ним.
Маяк стоял посреди острова, возвышаясь над ним подобно древнему рыцарскому замку. Остров был скалист и невелик, над ним в тревожной предштормовой суете с криками носились чайки. От горизонта до горизонта простирался океан, его волны двигались ровными рядами, и в этой стройной системе вместе с громом прибоя чувствовалось нечто почти живое...
Ивченко толкнул дверь и пропустил гостя в темное помещение. Щелкнул выключатель, загорелась тусклая лампочка. Голые каменные стены были увешаны множеством разных вещей, из которых Соколову были понятны только мотки веревок и керосиновый фонарь. Ивченко поставил ящики в чулан, стянул мокрую куртку. Соколов повесил свой отяжелевший от сырости плащ на гвоздь рядом. Потом смотритель жестом пригласил гостя подняться по узкой винтовой лестнице. На втором этаже начиналось собственно жилье смотрителя. Обстановка была более чем скромной, но здесь по крайней мере было тепло, сухо и даже уютно. Ивченко бросил на диван пачку газет - почту, привезенную катером, - и сказал:
- Располагайтесь. Я пойду приготовлю что-нибудь на ужин.
Соколов сел на диван, развернул первую попавшуюся газету. Ему в глаза бросились несколько заголовков: "Торнадо на восточном побережье США", "Цунами обрушивается на Японию", "Шторм у берегов Франции". "Здесь тоже шторм разыграется не на шутку", - подумал он, прислушиваясь к реву ветра за окном.
За ужином Ивченко не расспрашивал гостя - кто он, зачем приехал. Соколов понял, что он не привык много разговаривать, и решил начать разговор первым - угрюмая молчаливость хозяина начала действовать ему на нервы.
- Ну и шторм! Ничего подобного в жизни не видел.
- Это еще не шторм. Шторм придет к утру... - сказал Ивченко, помолчал и добавил: - Вы и в самом деле писатель?
- Надеюсь, что так, - пожал плечами Соколов. - По крайней мере, некоторые мои книги имели успех: "Ночное солнце", "Это случилось завтра"...
- Послушайте, а зачем вы сюда приехали? - спросил Ивченко напрямик.
- Я родился и вырос в городе. Море видел раза два, не больше, - ответил Соколов. - Но если я причинил вам неудобства, то...
- Катер придет только через неделю. Ну, и как вам океан?
- Есть в нем какая-то первобытная, дикая сила! Его, по-моему, очень трудно описать так, чтобы вышло по-настоящему.
- Знаете, почему? Океан живет своей, непостижимой для нас жизнью. Он слишком велик для человека, и потому непонятен. А великим и непонятным можно либо восхищаться, либо бояться его.
Эти слова удивили Соколова: он никак не ожидал услышать нечто подобное от мрачного смотрителя маяка. В первую ночь он долго не мог уснуть. Свистел ветер, грохотал прибой, раздавался басовый рев маяка, перекрывавший все остальные звуки, яркий луч света пронзал мрак, выхватывая из темноты огромные волны, словно рвущиеся к клубящемуся тучами небу...
К утру шторм стал еще сильнее. Соколов вместе со смотрителем поднялись на самую вершину маяка. На небольшой площадке было тесно из-за механизма, приводящего в действие прожектора, но еще теснее и неуютнее было от ветра, достигшего ураганной силы. Ивченко молча копался в механизме, а Соколов стоял, вцепившись руками в ледяные металлические поручни и не мог оторвать взгляда от раскинувшейся внизу устрашающей, но величественной, обладающей какой-то магической притягательностью картины буйства стихии. Океан сделался черным, его волны стали еще выше и быстрее, они неслись к острову и всей своей массой разбивались о камни. Вверх, к затянутому низкими серыми тучами небу взметались облака водяных брызг и пены... Прибой превратился в непрерывный грохочущий гром. Соколову казалось, что он слышит, как остров содрогается от ударов волн, словно это не океан внизу, а какое-то огромное существо бросается на берег с каждой новой волной и безуспешно откатывается назад...
Соколов вспомнил слова Ивченко, когда сел просмотреть рукописи, которые захватил с собой, намереваясь закончить кое-что здесь, на острове. Тогда, всего несколько дней назад, написанное казалось ему умным и уместным, а сейчас, странное дело, он листал страницу за страницей с ощущением, что это чьи-то чужие мысли. Он попытался исправлять, но выходило еще хуже. Все было глупо и ненатурально. "Все не то, совсем не то, думал он. - Во всем виноват океан... Действительно, им можно или восхищаться, или бояться его. Ивченко, похоже, восхищается, а я, значит, - боюсь?"
Повинуясь безотчетному импульсу, он сгреб все рукописи и спустился на кухню. Ивченко был там, читал газету, широко расставив локти на столе. Соколов присел на корточки возле печки, развел огонь. Несколько минут он бросал в огонь пачку за пачкой и ворошил бумагу кочергой. Пустые слова взлетали мелкими чешуйками пепла и уносились в дымоход. Когда все догорело, Соколов поднялся и подошел к окну.
Ивченко молча смотрел на него.
За окном ветер быстро гнал черные тучи, меж ними сверкали молнии, и с каждой минутой становилось темнее, будто наступала ночь.
- Почему вы сожгли свои рукописи? - спросил Ивченко, складывая газету.
- Океан заставил меня сделать это, - сказал Соколов, не отворачиваясь от окна. - Там было слишком много лжи. Сегодня я увидел океан и понял - все, что я делал раньше, гроша ломаного не стоит.
- А вы, оказывается, неплохой человек, - произнес Ивченко слегка удивленно. - Вы читали "Солярис"?
- Станислава Лема?
- Да. Так вот: Лем не выдумал его.
Очень яркая молния вспыхнула, и через несколько секунд раздался грозный раскат грома. Соколов повернул голову, вопросительно посмотрел на Ивченко.
- Мы допускаем существование Океана где-то в Космосе, но не видим, что он занимает три четверти поверхности нашей планеты. Это наш океан, - пояснил смотритель маяка.
- Так вы думаете, что он... разумен? - серьезно спросил Соколов. В его голосе не было и тени удивления.