А я не против суровости «мореманов» старой школы. Характеры их формировались в те годы, когда самый далекий тыл на море вдруг превращался в охваченную огнем передовую. Моряки после вахты отдыхали, не снимая робы, в стальных гнездах эрликонов, а слова «комфорт» и «безопасность» не много стоили без ежедневной, бескомпромиссной борьбы за живучесть судна, экипажа и сохранность важного для фронта груза. Да, они суровы, и, пожалуй, порой излишне, но кто упрекнет седого ветерана за то, что он, выйдя на вахту, не потерпит ни малейшего упущения по службе, ибо сам видел, чего стоит нерадивость в иных условиях?
Михаил Романович Кравец плавать начал задолго до войны, а когда развернулись боевые действия, он участвовал в проводке конвоев на Севере, в том числе и трагического конвоя «ПЕКЮ-17»[1]. Зная об этом, я испытывал глубокое уважение к человеку, который с честью прошел через все испытания и не изменил своему делу.
— Все собрались? — Это голос капитана с привычно жесткими, повелительными интонациями. — Быстро пошли к Трансфлоту!
Цепочка в сорок с лишним человек растянулась по дороге к порту, где около морского вокзала уже стоит пассажирский лайнер «Феликс Дзержинский», отходящий сегодня в Иокогаму. Погода тихая, и мороз чуть-чуть пощипывает уши — это совсем не то, что во Владивостоке, где нас провожали на продутом ледяными ветрами перроне. Утро занимается над Находкой — солнечное, веселое, голубоглазое утро последнего февральского дня. Завтра — первый день весны, мы встретим его в море.
Теплоход принимает пассажиров. Их сегодня немного: кроме нас, в таможенном зале находятся несколько японских дельцов, в легких плащиках, белых сорочках, с неизменными фотокамерами, да десять — пятнадцать туристов европейского вида. Среди них выделяется заросший до глаз бородой длинноволосый детина в сажень ростом, в громадных стоптанных ботинках и с мешком за плечами. «Американец», — представляется он в таможне и предъявляет свои пожитки.
Миловидные девушки в форменных костюмах разводят нас по каютам; судовое радио на русском, японском и английском языках поздравляет пассажиров с прибытием на борт теплохода и желает им счастливого путешествия.
Отданы швартовы — и теплоход медленно отходит от причала. Разворачивается перед нами голубое зеркало огромной бухты и сбегающие к самой кромке берега кварталы Находки. Города Находки!
Сколько же лет этому городу? Около двадцати, не больше. Три десятилетия тому назад, когда мне впервые пришлось прийти сюда матросом теплохода «Владимир Маяковский», ни города, ни порта не было и в помине. Там, где сейчас вознесся к небу частокол кранов, вытянулись километры причалов и складов, был в то время лесистый обрывистый берег. А в лощине между сопками, где теперь вырос белокаменный микрорайон судоремонтников, наш боцман застрелил дикого кабана.
Только у самого выхода из бухты, за мысом, на котором, словно мизинчик, торчит клетчатый маячок, был скрипучий деревянный причал и складик-навес. Теперь на его месте возник просторный, оснащенный по последнему слову техники район порта, предназначавшийся поначалу только для лесных грузов, а теперь приспособленный и для контейнеров, следующих транзитом из Японии в Европу и обратно.
Да, не узнать бухту через тридцать лет. Тогда на берегах лишь кое-где видны были следы рук человеческих: два-три домика посреди тайги, дощатые мостики, перевернутая вверх дном смоленая лодка на белом песке да вдали над лесом голубая струйка дыма охотничьего костра. Теперь все подходы к воде перекрыты бетоном и железом, сопки обнажили свои осыпавшиеся лбы, а одна из них, знаменитая пирамидальная сопка Брат, скоро начисто будет срыта добытчиками известняка; и новый вид окрестностей вызывает смешанное чувство гордости за силу человека и одновременно жалости к уходящей первозданной красоте этих мест. И мечтой уносишься в то время, когда люди, начиная наступление на природу всеми силами современной могучей техники, не позабудут спланировать и меры по сохранению целебной ее красоты.
Стало покачивать: мы вышли из бухты в открытое море. Впереди бескрайняя свинцовая рябь и клубящееся облаками небо. Пассажиры, поеживаясь от ветра, спешат покинуть палубу.
ЛАЙНЕР И ПАССАЖИРЫ
«Нам нравится на советском судне. Здесь мы узнали, что значит настоящее русское гостеприимство. Мы восхищены культурой обслуживания…» Этот отзыв оставили английские туристы. Рядом изящная вязь японских иероглифов и русский перевод, на другой странице расписались французы, еще дальше — американцы. Слова разные, а смысл один: «Спасибо за хорошее обслуживание!»
1