Туликов присел на что-то, подвернувшееся под ноги, стал смотреть на звезды. Они устилали тьму густой искрящейся россыпью. Одни едва заметные, сливающиеся в сплошные светлые поля, другие яркие, сияющие особняком «навигационные звезды», беспокойно ворочающиеся с боку на бок в своем вечном одиночестве — Альфа Волопаса, Альфа Лиры, Альфа Скорпиона, Альфа Возничего… — сплошные Альфы. Полярная звезда слабо помаргивала почти у самого горизонта. Над ней висел перевернутый ковш Большой Медведицы с резко вздернутым вверх хвостом-ручкой. Туликов вспомнил арабские названия этих звезд — Дубхе, Мерак, Фекда, Мегрец, Алиот, Мицар, Бенетнаш. Вспомнил, что средняя звезда ручки — белый Мицар, что значит «конь», — двойная. Над ней в молодости он хорошо различал золотистого Алькора — «всадника». Древние арабские окулисты по этой двойной звезде проверяли зрение своих «пациентов», предлагая им разглядеть Алькора — «всадника» отдельно от Мицара — «коня». Но теперь, сколько он ни всматривался, не мог различить раздвоения светящейся точки, сказывались многочасовые сидения над книгами и рукописями.
— Товарищ… Товарищ капитан третьего ранга!
Голос часового был тревожный, и Туликов пошел к палаткам. Рассвет уже был близок, слабая заря подсвечивала горизонт.
Часовой показал рукой в едва посветлевшую даль.
— Идет кто-то. Чего делать, товарищ капитан третьего ранга?
— Вас кто на пост поставил?
— Товарищ мичман.
— Ему и доложите. Да побыстрей.
В серой мгле шевелились, двигались два темных пятна. Это могли быть только люди, поскольку никаких крупных животных на острове не водилось. И это могли быть только чужие люди: свои прибыли бы на баркасе или на вертолете. «А вдруг какая беда с нашими», — мелькнула мысль. Туликов отверг ее: «Если бы что случилось, здесь бы знали: рация работала исправно».
Мичман Смирнов выскочил из палатки с автоматом в руке.
— В ружье! — тихо приказал он, едва глянув в серую даль. — Поднимай всех, только без шума. — И сам нырнул в палатку будить командира.
И тут грохнул взрыв, сухой, короткий, словно где-то громко хлопнула дверь. Снова упала тишина, и в этой тишине беззвучно, как в немом кино, выскакивали из палаток матросы и старшины.
Затем вдали затрещал автомат. Стрельба резко оборвалась, и послышались тихие, приглушенные расстоянием крики, едва пробивавшиеся сквозь шум прибоя. Иногда удавалось понять, что кричат не просто так, а вроде как зовут.
— Йа руфака![9] — наконец разобрал Туликов. — К нам обращаются, «йа руфака» кричат.
— А вдруг провокация?
Как всегда в этих местах, неожиданно выскочило солнце, и все увидели резко выделявшуюся на песчаной проплешине фигуру человека, согнувшегося над чем-то темным, бесформенным.
— Йа руфа-ака-а! — снова донеслось издали.
— Что-то случилось, — сказал Сурков, смотревший в бинокль. — Арабские военнослужащие. Во всяком случае, в арабской форме. — И крикнул, вскакивая на ноги: — Мичман Смирнов, старший матрос Грицко — за мной!
Он побежал по тропе, остановился, оглянулся.
— Держать дистанцию! Оружие наготове!
Хорошо распорядился старший лейтенант Сурков — это Туликов отметил про себя, чтобы запомнить: в случае чего, свои прикроют огнем с близкого расстояния.
Однако прикрывать не понадобилось. На песке, скорчившись, лежал арабский солдат. Возле него стоял на коленях ефрейтор с одним угольником на рукаве и плакал, размазывая кулаком слезы. Ефрейтор поднялся, и Сурков увидел, что солдат ранен: на куртке и брюках расплывалось темное пятно крови.
— Что случилось? — крикнул Сурков, забыв, что арабы не поймут его.
Но ефрейтор догадался, указал автоматом на песчаную отмель. Из быстрой пантомимы ефрейтора, из вихря слов — арабских, английских, русских — Сурков понял, что произошло. Солдат, идущий впереди, как это они обычно делали по утрам в порядке профилактики против подводных диверсантов, бросил в воду гранату. Но граната ударилась о риф, отскочила и взорвалась в воздухе, ранив осколком солдата. Тогда ефрейтор стал стрелять, рассчитывая привлечь внимание русских моряков.
Приказав отнести раненого, Сурков задержался, осмотрел отмель и прибрежные камни. Ничего подозрительного не было.
Когда он вернулся к палаткам, арабский ефрейтор уже сидел в кругу матросов, наперебой угощавших его сигаретами, и улыбался широко и бессмысленно, как улыбаются люди, ничего не понимающие из того, что им говорят.
В палатке старшина первой статьи Светин бинтовал раненого солдата.