Несколько часов яхтсмены молча отдавались блаженству незамысловатого плавания по «Маркизовой луже» — району от Ленинграда до Кронштадта. Но вместе с блаженством в душе каждого из них таилась тревога, что у Кронштадта их непременно перехватит какое-нибудь начальство для сообщения очередного ЦУ — ценного указания, учинения еще одного инструктажа, а то и — господи упаси! — оглашения приказа об отмене похода. Каждый думал об этом, но, оберегая нервные клетки товарищей, молча держал тревогу в себе.
На траверзе Петродворца Хоттабыч стянул с головы шерстяную вязаную шапочку с пушистым помпоном и сдержанно произнес:
— В начале октября сорок первого года в Нижний парк, у канала, ведущего к Самсону и Большому каскаду, рядом с Монплезиром, был высажен десант наших моряков. Я знал командира десанта полковника Ворожилова и многих офицеров… Весь десант — полторы тысячи отборных моряков — погиб. Но он решил свою задачу: сорвал очередной штурм города…
— «Я славлю смерть во имя жизни. О мертвых — поговорим потом», как сказал Михаил Дудин, — столь же тихо откликнулся Брандо. — В Одессе тоже было… Жуть вспомнить!
Над яхтой воцарилась новая, иная, чем прежде, тишина. Каждый из яхтсменов думал о тех, кто сделал бесценный вклад в Победу, о тех, кто дал возможность теперь вот так свободно плавать по морям ради отдыха от трудов праведных…
В 23 часа 25 минут штурман Сосняга сделал вторую запись в «Навигационном журнале»:
«Миновали буи Большого Кронштадтского рейда. Легли на выходной створ. Поправка компаса плюс два градуса. Ветер от норд-оста 2 балла, волна 1 балл».
— Юхан Оттович, — позвал Хоттабыч своего помощника. — Смените-ка меня, батенька. А то спину с непривычки заломило.
— Та. Пожальста. А ломит — так шутка ли? В вашем возрасте… — участливо откликнулся Крабик, усаживаясь на слани — своеобразную скамейку в кокпите — и кладя, словно клешню, руку на румпель.
— При чем тут возраст? — не повышая голоса, удивился Хоттабыч и тут же, не дожидаясь ответа, официальным тоном сообщил заступающему на вахту у руля: — Курс двести семьдесят пять градусов. Ветер норд-ост два балла. Понемногу свежеет. Паруса — грот и стаксель. Вопросы есть?
— Ньет. Спасипо.
— Тогда я придавлю ухо на ближайшей койке правого борта.
— Пожальста. Приятных снов.
Однако, встав на верхнюю ступеньку трапа, ведущего в кубрик, Хоттабыч остановился, положил ладони на крышу рубки и огляделся. Сзади в сизых сумерках белой ночи расплывался такой знакомый силуэт Кронштадта, а впереди за легкой серой дымкой виднелся простор. Справа и слева темнели берега с редкими огоньками.
На яхте господствовали тишина и покой.
Будучи не в силах заснуть из-за поутихшего возбуждения, связанного с началом плавания, свободные от работы члены экипажа наслаждались необычностью обстановки, несравнимостью ее с той, в которой находились всего несколько часов назад. Так самый юный — «матрос молодой, необученный», как определили бы на флоте, — Вячеслав Орел, или попросту Вячек, лежа на животе на самом носу судна, зачарованно смотрел, как форштевень с почти бесшумным шелестом вспарывает поверхность воды. Радист Брандо, привалившись спиной к мачте и позабыв о своем молчащем магнитофоне, крутил годовой, словно воробей, разглядывая все не только впереди по курсу, но и по сторонам. Штурман Сосняга, откинувшись навзничь на крышу рубки, согнув ноги в коленях и заложив руки за голову, смотрел в темное серо-фиолетовое небо, усыпанное крохотными жемчужинками далеких светил, едва видимых сквозь прозрачную вуаль топких облаков.
Ни к кому конкретно не обращаясь, Хоттабыч вдруг сказал:
— В такую ночь в голову «стихийно» лезут разные мысли. Но часто недостает слов, чтобы выразить эти мысли. И тогда на помощь приходят поэты… Например, Тютчев.
Никто в ответ не произнес ни слова и даже не изменил позы. Но именно это и свидетельствовало о том, что сказанное Хоттабычем нашло отклик в душе каждого из его соплавателей.
Западнее острова Котлин, на котором обосновался Кронштадт, берега Финского залива начали отодвигаться вправо и влево от яхты, все больше удаляясь от нее, пока вовсе не скрылись за мглистым горизонтом. Маленькое суденышко, казалось, стало еще меньше и повисло в пустоте, окруженное неяркими дрожащими звездами — вверху настоящими, а внизу — их отражениями. Так неожиданно слились воедино далекий небесный и совсем близкий водный космосы. Оба до сего времени полные нераскрытых тайн и оба яростно сопротивляющиеся покорению их землянами, подвергающие всех вторгшихся в их пространство суровым испытаниям. Как и в каждой борьбе, в схватке с природой не обходится без жертв: за каждый шаг вперед, за каждый покоренный рубеж смельчакам приходится платить, и нередко жизнью: природа иногда уступает, но никогда не отступает!