14 час. 40 мин. Волны идут с разных направлений, образуя толчею, от которой стонет и скрипит все судно. Убрали грот, идем под одним стакселем на гике спинакера, Скорость 5 узлов».
В «Записной книжке штурмана» (ЗКШ) Сосняга, явно уступая эмоциям, осветил указанное событие более широко и не так сухо:
«Сколько проплавал на подводных лодках, а такого столпотворения не видел, так как всегда находился на глубине. А картина вокруг впечатляющая! Чего стоит зрелище движения огромных водяных валов, наблюдаемых с низкого борта яхты!
Сначала слева сзади вырастает изумрудный холм, горизонт сужается до нескольких десятков метров. Смотришь вверх — почти как из старого питерского двора-колодца, и так же начинает кружиться задранная голова. Затем с шипением и клекотом, поднырнув под яхту, холм, словно живой, выныривает справа впереди нее.
Когда «Меркурий» находится на вершине водяного холма, горизонт отодвигается далеко в стороны, на тридцать — сорок кабельтовых, а то и больше. По сторонам открываются виды на глубокие долины внизу, все время меняющие свой цвет.
Из-за того что скорость яхты меньше скорости бега волн, мы скатываемся вниз по склону, проваливаясь временами так, что дух захватывает. В следующее мгновение яхта оказывается на самом дне водной долины и небо над головой кажется с овчинку.
На вахте Анатолия Юрьевича неожиданно для всех перебросило грот (почти как у меня в Финском заливе) и вырвало обух оттяжки гика (у меня этого не произошло лишь потому, что ветер был слабее). Адмирал явно — но молча — употребил несколько соленых выражений, так как винить некого, сам не устерег бросок яхты. Но ни слова вслух он не произнес, только подбородок почесал — вот и все внешнее проявление чувств. Восхищаюсь стариком Хоттабычем!
Кстати, адмирал стал добрее после происшествия с гротом: не стоит больше над душой. А может быть, устал: все-таки возраст есть возраст.
Брандо, видимо, помешан на магнитофоне: везде таскает с собой этот ящик, вопли которого, наверное, слышны в центре Европы. А Крабик, воюя с Брандо по этому поводу, сам то и дело трещит киноаппаратом.
До Лофотенских островов менее 400 миль. Ай да мы!»
Весьма сдержанный в разговорах с товарищами, Сосняга все больше и полнее излагал свои мысли и чувства на бумаге. Причем, сделав официальную запись в «Навигационном журнале», он тут же спешил сделать памятные пометки и в ЗКШ. Так, в один из дней в судовом документе, коим является «Навигационный журнал», он указал:
«18.05. Пересекли Северный Полярный круг. Ветер от норд-веста достиг 8 баллов, и яхта делает 8,5 узла под штормовым гротом и рейковым стакселем. Темного времени практически нет, но солнце скрыто облаками. Туман. Видимость 0,5 каб. Горном подаем звуковые сигналы. Идем по счислению».
Записи Сосняги в книжице оказались куда многословнее и эмоциональнее:
«Холодно. Будто открыли дверь в погреб. И еще: мучают туманы. Они нас просто преследуют, хотя Лоция Норвежского моря утверждает, что в это время года их здесь не бывает. Вот и сейчас туман подобно легкому шарфу летит над кокпитом. В соответствии с «Правилами предупреждения столкновения судов» подаем звуковые сигналы судна, идущего под парусами: каждые две минуты продолжительный звук горном. Впервые слышу его: хриплый, заунывный, никак не способствующий возникновению хорошего настроения, особенно если из тумана, того и гляди, высунется форштевень какого-нибудь очередного трампа, жмущего полным ходом, и к тому же с выключенным или вышедшим из строя радаром. А Вячек удивляется: «Чего это мы расшумелись?!» Он не моряк, тем более не судоводитель, и ему трудно объяснить наше столь шумное поведение. Поэтому ограничился банальным: «Так надо». А он: «Но все-таки зачем?» Пришлось разъяснить: «Этим мычанием мы говорим другим судам: «Осторожно! Здесь парусное судно, идущее полным ветром». Посмотрел недоверчиво, видимо, не поверил.
Брандо прикрепил к мачте, так, чтобы видел вахтенный рулевой, картон с надписью: «Быстро поедешь — медленно понесут». Юмор, конечно, не ахти, но все же заставляет того, кто держит в руках румпель, а с ним судьбу яхты и ее экипажа, быть более осторожным, править вахту без лишнего риска. Вот и подумаешь, прежде чем решишь увеличивать площадь парусов.
И все равно жмем вполне прилично: за сутки 168 миль!»
Обстановка становилась все более суровой: по студеному морю перемещались уже не холмы, а настоящие горы высотой 8—10 метров. Однако яхта шла, не зарываясь в воду. Лишь изредка она принимала на палубу отдельные пенные всплески верхушек гребней волн. Иногда, когда сквозь тучи проблескивало солнышко, над носом судна снова, как в Финском заливе, возникала радуга — символ удачи.