В «Навигационном журнале» Сосняга все это официально зафиксировал таким образом:
«16.40. Норвежское море. Пересекли меридиан мыса Нордкап. Скорость под гротом и фоком 6,5 узл. Яхта держится на курсе устойчиво. Иногда на палубу выхлестываются пенистые гребни валов».
Вскоре там же появилась еще одна сухая запись:
«20.55. Баренцево море. Миновали траверз мыса Нордкин. Изменили генеральный курс на 30° вправо. Сменили штормовой фок на стаксель. Скорость 7,2 узл.».
Зато в своей записной книжице штурман яхты отметил:
«Итак, мы на вершине Европы: только что обогнули мыс материка Нордкин — действительно самый северный мыс Европы, хотя почему-то и не столь знаменитый, как Нордкап. Завернув здесь «за угол», мы покатились вниз, к берегам Родины. Теперь дом совсем рядом. Потому — почти «ура»!
Только температура воздуха +1°С, воды +1,5°С (и это в теплом-то течении Гольфстрим!), в кубрике +2°. От конденсата все переборки, борта и подволок мокры, капли с подволока норовят, сорвавшись, обязательно попасть за ворот (если сидишь) или в ухо (если лежишь). И в том и в другом случае — бр-р-р!»
Шторм, вопреки прогнозам «ветродуев», не только не стих, но и еще больше рассвирепел. На встречные суда, идущие из Мурманска, Архангельска или Дудинки, яхтсмены смотрели с замиранием сердца: волны, превышающие высоту борта транспорта, ударив в скулу, взлетали над мачтами и накрывали надстройки каскадами брызг. Иногда эта водяная круговерть на какое-то время скрывала от яхтсменов целиком весь рудовоз, лесовоз или балкер. Было страшно смотреть на эти суда, а не то что представить себя членом их экипажа. Поэтому при встрече «Меркурия» с такими тружениками моря в кокпит вываливались все яхтсмены «Меркурия» и восхищенными глазами смотрели на представителей транспортного флота, преодолевающих очередные причуды Нептуна.
После одной из таких встреч, переборов не только Нептуна, но и самого себя, Вячек сказал:
— И так всю жизнь? Ведь они ж святые великомученики!
Хоттабыч немедленно возразил:
— Святые? Нет! Они обычные работяги моря. Но я преклоняюсь перед ними.
Примерно в это же время Сосняга запечатлел в ЗКШ некоторые свои размышления:
«Мы уже, кажется, разучились ходить по-человечески — на двух ногах. Из-за кренов и дифферентов приходится передвигаться в основном на четвереньках, цепляясь за все, что окажется под передними конечностями (задние засунуты в сапоги).
Глядя на наше передвижение по яхте, невольно приходишь к заключению, что теория происхождения человека пришла на ум уважаемому Чарлзу Дарвину именно благодаря длительному наблюдению за экипажем корвета «Бигл» во время кругосветного плавания. Причем сама суть теории могла зародиться только в результате длительного наблюдения за членами экипажа судна, особенно в условиях здоровенной качки и при работах на мачтах. Из этих наблюдении можно было сделать лишь один вывод: предками человека могли быть только обезьяны вульгарис, которым совершенно безразлично, за что и чем цепляться. Однако эти наследственные признаки у одних — например, у Хоттабыча — сохранились лучше, а у других хуже. У Вячека, в частности, хватательных способностей явно нехватка, то ли потому, что их утратили предыдущие поколения, то ли потому, что он сразу стал гомо сапиенсом.
Или вот Юхан Оттович, например, передвигается как-то боком, полностью оправдывая свое прозвище. Только он, по-моему, не Крабик, а настоящий, матерый Краб!
Справа по-прежнему высокие скалистые черные горы, полные тайн. Урез воды так и не удалось разглядеть: все закрывает плотная завеса водяной пыли.
Удивительно: мы на всем маршруте постепенно подворачиваем вправо, но и ветер с таким же постоянством заходит по часовой стрелке. Даже очень редкий (согласно лоции) ветер от норда и тот дует с огромной силой, образуя невообразимую толчею водяных гор. Оказавшись на вершине одной из них, мы с ужасом смотрим вниз — в долину у ее подножия, темную, чем-то жуткую и… привлекательную. И вслед за этим торчанием на вершине — стремительный спуск в долину. Нет, не спуск — провал! Провал, от которого замирает сердце и темнеет в глазах.
Неожиданно мелькает мысль: «Профессиональные моряки — и прежние и современные — находятся на качке почти половину времени пребывания в море, то есть месяцы, а то и годы. Но половина этого срока приходится на подобные провалы, иногда с почти полной невесомостью. Иначе говоря, морские волки за свою жизнь пребывают в невесомости дольше, чем в ней находились первые космонавты! Вот и выходит, что моряки и космонавты — родственники! Братья по невесомости и разуму! Ведь это надо ж!..