Потребовалось шесть часов непрерывной, изнуряющей работы, прежде чем Льюис выплеснул за борт последнее ведро. В изнеможении он рухнул на койку. И тут очередной удар волны по корпусу яхты сбросил его на пол.
«В первую секунду я не мог сообразить, что произошло. Мне даже показалось, что у меня галлюцинация: вокруг опять плескалась вода, а в ней плавали судовой журнал, карты, спальный мешок, — вспоминал Льюис позднее. — Но раздумывать было некогда. Схватив ведро, я вновь час за часом, подобно автомату, сгибался и разгибался, откачивая воду. Я делал это в полузабытьи, подстегиваемый лишь инстинктом самосохранения. Меня спасло то, что шторм постепенно стал затихать… К полудню каюта была суха, можно было приступать к тщательному осмотру. Результаты, увы, неутешительные. Во время шторма смыло спасательный плотик. По правому борту — 8-футовая вмятина, между иллюминаторами — 6-дюймовая трещина, через которую, видимо, каюту и затопило во второй раз. Какова же была сила удара волны, чтобы так повредить прочный металлический корпус?»
Именно в эти минуты, как признается Дэвид Льюис, им по-настоящему овладело отчаяние. Да и на что он мог надеяться на своей крохотной скорлупе со сломанным мотором и обломком мачты посреди бушующего океана в тысячах миль от земли?! По словам Льюиса, борьба с самим собой оказалась ничуть не легче борьбы с морской стихией.
«9 декабря. Я должен каждый день отстаивать мое место среди людей. Сегодняшнее задание я выполнил: вычерпал 24 ведра воды и под шквальным ветром со снегом распутал обледеневший такелаж. Обмороженные пальцы причиняют такую боль, что я чуть не плачу…
13 декабря. Ночью ветер укоротил мою жалкую мачту еще на 4 дюйма. Пока я спускаю парус и проверяю штаги, секущая снежная крупа и клочья пены, словно кляпом, забивают рот и не дают дышать. Спустившись в каюту, закрепляю все на случай шторма. Я не ошибся: еще до полудня на «Ледовую птицу» опять набрасываются гигантские волны. Каждая — настоящий «девятый вал». Наступает роковое мгновение. Яхту подбрасывает так, что замирает сердце. Затем швыряет плашмя на правый борт. Не удержавшись, лечу кувырком в угол каюты. С лязгом разбивается о переборку выброшенная из рундука пишущая машинка. Потолок и стены облеплены размокшими галетами, спальный мешок плавает по каюте, зато карты, которые я спрятал в пластиковые мешочки, остаются сухими. А это главное… Воды набралось всего 21 ведро».
Балластный киль и собственная предусмотрительность Льюиса, плотно забившего все отверстия кусками брезента, спасли судно и в тот день. Кстати, почему бы не использовать в качестве мачты гик — 11-футовый толстый брус, к которому крепится нижняя шкаторина паруса? Правда, чтобы установить его, моряку пришлось восемь часов кряду возиться на ускользающей из-под ног палубе, каждую минуту рискуя оказаться смытым за борт. Зато теперь можно было поднять стаксель. Яхта обрела ход и вновь стала управляемым судном.
Дальнейшее плавание проходит без особых приключений, конечно, если не считать бурного моря, непрекращающихся шквалов, холода и сырости в каюте да необходимости постоянно быть начеку, чтобы не налететь на айсберг. 18 января 1973 года «Ледовая птица» проходит мыс Горн. И хотя он остается в 360 милях к северу, Льюис считает себя вправе воспользоваться старинной привилегией мореплавателей, сумевших проплыть пролив Дрейка под парусами: положив ногу на стол, он поднимает традиционный тост за здоровье английской королевы.
Наконец 26 января, после почти трехмесячного плавания, впереди по курсу за белыми ледяными полями возникают острые вершины гор. «Ледовая птица» все-таки достигла Антарктиды!
«Я сижу в рулевой башенке, переполненный торжеством победы, — пишет Льюис в судовом журнале. — Рядом с бортом радостно плещется встречающий меня почетный эскорт пингвинов. Ура! Я у цели!