— По счислению должны находиться здесь, — сказал помощник, ткнув карандашом в карту.
— Остров Рювинген? — проговорил вопросительно капитан. — Там туманный колокол…
Они вышли на крыло мостика и стали прислушиваться. Но никакого колокола не было. Зато даже до Семена доносились туманные гудки пароходов откуда-то слева.
— Между островом и нами — суда, — сказал наконец капитан, когда оба вернулись в рубку. — Надо полагать, мы находимся гораздо мористее Рювингена, не так ли, штурман?
— Возможно, — согласился тот.
— В таком случае, думаю, можно следовать тем же курсом. Впередсмотрящий выставлен?
— На месте.
— Скорость?
— Десять узлов.
— До поворота сколько?
— Около тридцати минут хода.
Капитан с помощником умолкли. Открыли одно из лобовых окон, чтобы слышать гудки пароходов и рынду впередсмотрящего, который ударами в колокол должен был извещать о замеченной опасности.
Пахнуло свежим прохладным воздухом, до слуха донеслось шипение воды, вспененной форштевнем. Время от времени помощник оттягивал вниз свешивавшуюся с подволока ручку парового гудка, и в ту же секунду раздавался сипловатый рев. Капитан вновь подошел к карте, склонился над нею.
Перестало дуть из открытого окна. Семен удивился этому — штурман вроде бы не закрывал его. Семен повернул в ту сторону голову и тут же повалился на штурвал, едва устояв на ногах от сильного толчка.
— Майн готт! — капитан-немец схватился за сердце. Помощник выскочил на крыло мостика и свесился за борт.
— На камнях, — сообщил он прерывающимся голосом. Машина уже перестала работать, внизу слышался топот ног бежавших по трапам и коридорам людей.
— Шлюпки за борт, — прошептал капитан, все еще держась за левую сторону груди.
Семен бросился к шлюпкам. На палубе уже мелькали людские тени в зыбком свете иллюминаторов. Суетился старший помощник, отдавая команды. Матросы, кочегары, машинисты торопливо расчехляли шлюпки, распутывали тали.
Сквозь клочья тумана в красноватом свете левого отличительного огня неподалеку от судна обозначилась каменная стена.
— Лестницы! — крикнул кто-то.
Прибежали с лестницами, принесли одеяла, побросали все в шлюпку, которая со скрипом ползла вдоль борта вниз, к черной воде.
Приняв всех людей, шлюпка отвалила от парохода. На каменный выступ, к которому она подошла, пришлось карабкаться по одному по приставленной к скале лестнице. Семен, взобравшись на выступ, оглянулся. Мерцали неподалеку огоньки «Архангельска». Люди, негромко переговариваясь, передавали наверх одеяла, анкерки с водой, устраивались на каменистом выступе, на ощупь выбирая место.
Семена пробирал озноб, подрагивали руки. Так же он чувствовал себя во время крушения «Алексея». И хоть не было явной угрозы для жизни, но всегда не по себе моряку, сжившемуся с судном, видеть его гибель. Будто близкий человек уходил из жизни на глазах.
На рассвете озябшие люди услышали скрежет, визг и грохот металла. Увидали, как кормовая часть судна, в отлив нависшая над водой, стала отламываться и вскоре ушла ко дну, оставив на вспененной поверхности моря доски, бочки, брусья. Долго бурлила вода, посеревшая от поднятой мути.
К обеду ушла на дно оставшаяся часть парохода. Когда разнесло туман, увидали неподалеку утесистый берег. Развели дымный костер. Вскоре к островку подошло лоцманское судно.
Шкипер-норвежец, сокрушаясь по поводу погибшего судна, сообщил в утешение, что русским повезло: их пароход напоролся на Макрельбуэн и продержался на плаву три часа, а вот английское судно, капитан которого плавает в этих водах уже двадцать лет, в ту же ночь вылетело на камни тоже здесь, недалеко, менее удачно — погибла половина команды…
От этих воспоминаний Семен невольно поежился. Еще бы — то крушение было почище семиостровского, когда первый пароход Крыжова — «Великий князь Алексей» — напоролся на камни неподалеку от становища. Тогда был день, берег рядом. Пароход вскоре окружили десятки шняк, команду сняли, а потом еще неделю снимали с парохода все, что уцелело, и перевозили на берег. С гибелью судна распалось и Беломорское купеческое пароходство.