В тот памятный день он встретил многих друзей, слыша от них одно и то же счастливое восклицание:
— Василий!.. Жив… А мне говорили…
Мало ли что говорили в те суровые годы. Но сколько раз слухи опровергала жизнь, сколько раз она оказывалась сильнее смерти и побеждала!
— А где Иван Еремеев? — спрашивал Василий своих товарищей.
— Служит на эсминце, гвардеец, два ордена получил, — рассказывали друзья.
— А что с Афанасием Саввичем?
Матросы мрачнели, отводили глаза в сторону, они не хотели произносить горькое слово в первый счастливый день мира. Они молчали. И это молчание было красноречивее слов.
На другой день Василий Петрович получил назначение на судно. В путевке отдела кадров предписывалось: «Капитану парохода «Брянск» И. И. Рябинину. В Ваше распоряжение направляется такой-то в качестве матроса первого класса». После всех военных лет эта бумажка являлась для него путевкой в трудовые мирные будни.
Он шел по Приморскому бульвару и видел, как качаются тени каштановых листьев, как машут ему пестрые головки цветков, и солнечные блики, отраженные гладью бухты, играют на бортах кораблей. Он глядел, глядел на синюю даль родного моря, на ровную линию горизонта, на желтые берега.
— Скоро, скоро, — шептал он. Ему хотелось протянуть руку с развернутой путевкой в сторону моря и сказать: «Не веришь встрече — смотри!»
Всякие бывают люди в белых халатах. Порой они спасают человеку жизнь, заботятся о его здоровье и лечат его сердце, не понимая, что лучшее лекарство для сердца моряка — море, осуществление его заветной мечты. Они не знают, что от разлуки нет препаратов, кроме встречи, они не всегда понимают широкую морскую душу.
Не понял и хирург. Он долго осматривал Василия, ощупывал рубцы шрамов, советовался с другими врачами и написал в медицинском свидетельстве: «Необходима операция».
— Что вы смотрите на кости, доктор, — упрекал его матрос, — смотрите на сердце, здоровое ведь. Я воевал в таком состоянии.
— Молодой человек, — отвечал ему врач, — теперь война закончилась, и наш долг вас капитально отремонтировать.
— Дорогой доктор, — не унимался Василий, — уверяю вас: я не нуждаюсь даже в текущем ремонте! У меня столько сил! Давайте я вас обниму — почувствуете.
У Василия еще болела правая ключица, но он широко развел свои крепкие руки, собираясь заключить медика в объятия.
— Молодой человек! — строго воскликнул хирург, останавливая рукой Василия Петровича.
Матрос ушел, не попрощавшись с врачом. Он шел задумчивый и грустный. А море сверкало серебряной рябью, оно звало его на свои просторы, манило, и Василий боялся взглянуть на него. Только поднявшись по трапу на судно и увидев вокруг прозрачную звонкую воду, он услышал, что море тоже радуется встрече с ним. Оно будто говорило ему. «Ну, вот и встретились, и никто нас больше не разлучит».
Матрос не явился к капитану. Он отыскал судового врача. «Этот поймет», — подумал Василий и рассказал ему о своих путях-дорогах. Доктор выслушал, положил медицинское свидетельство в папку и спрятал его в шкаф. Василию показалось, что судовой медик закрыл в шкаф не бумажку, а самую разлуку, забрал и закрыл то, что угнетало его, стояло преградой на его пути.
— Я понимаю вас, — сказал врач, подавая ему руку, — ничего страшного. Поплаваем — увидим.
— Спасибо, доктор! — горячо поблагодарил матрос, с силой пожимая руку врача.
Повернувшись, он привычно побежал по трапу наверх, дробно стуча о звонкие железные ступеньки.
Через несколько дней «Брянск» уходил в далекий рейс. На верхнем открытом мостике у штурвала стоял Василий. Он часто поглядывал на берег. На причале среди провожающих была и его Алена. Рядом с ней, держась за руку матери, стояла белокурая, кудрявая Оксана. Она не переставая помахивала ручонкой, а ее пытливые глазки не знали, на чем остановиться, столько здесь было для них неизвестного, интересного. Свежий игривый зюйд-вест шевелил волосы Алены и развевал в ее руках голубой платок, с которым в какой уже раз она провожает мужа. Когда Алена встречалась взглядом с Василием, она слегка кивала ему головой, шевелила губами, и на ее добром, задумчивом лице рождалась счастливая улыбка.
«Брянск» развернулся и плавно пошел к маячным воротам. Матрос не мог больше видеть ни замедленных взмахов руки своей дочери, ни голубого платка жены. А Алена и Оксана все стояли на краю причала и глядели на широкую корму корабля, на белый пенистый след, на красный, развернутый ветром флаг.