Выбрать главу

ПЛЕЩЕТ МОРСКАЯ ВОЛНА

Л. Князев

ПОСЛЕДНЯЯ КАПЛЯ

Повесть

За несколько дней до отхода «Зеи» из Ванкувера палубному юнге Васе Березину исполнилось четырнадцать лет.

Утром его растормошил матрос Илья Кравцов, с которым они жили в одной каюте:

— Подъем, капитан. Сейчас торт подадут!

Вася приоткрыл один глаз и улыбнулся. В каюту через иллюминатор врывался столб солнечного света. Вася сомкнул ресницы — столб распался на желтые лучики. Стало видно, как они ударяются в небритую щеку Ильи, высвечивают его редеющие кудри, отскакивают и рассыпаются на мелкие искры.

— Илья, а у тебя лысина начинается!

— Спасибо за сообщение номер одна тысяча один. — Прихрамывая, Илья подошел к умывальнику, надел очки и взглянул на себя в зеркало. Потом он принялся намыливать кисточкой щеки.

Вася спрыгнул со своей койки на прохладный линолеум и, улыбаясь, заглянул через плечо Ильи в зеркало. Илья не удостоил его взглядом.

— Ну, Илюха, я же так, я не в обиду, — протянул Вася.

— Да нет, я не обижаюсь. Я, Вася, вообще ни на кого не обижаюсь. Так лучше. А лысина — это от папы. Наследственность. Вот видишь, какой ты большой, плотничий сын. Плечи, лапы, чуб! Чуб-то, чуб молодецкий! Ну, тянись выше, на радость маме! — Илья положил бритву на раковину и, обернувшись, схватил Васю за уши. — Расти большой, не будь лапшой…

— Пусти, Илюха, пусти! — со смехом отбивался Вася. Он был выше приятеля чуть не на голову да, наверное, и посильнее, хотя бороться с ним никогда не пробовал. С кем хотите — пожалуйста, но только не с Ильей. И придет же такое в голову! — Хватит, Илья, — взмолился он, и матрос отпустил его красные, как гребень петуха, уши.

Вася пришел на «Зею» в Николаевске-на-Амуре. Худой, нескладный, в старом отцовском ватнике и кирзовых сапогах, которыми он то и дело цеплялся за рамы и скобы на палубе, был он беспомощной мишенью для любителей «морских подначек», тем более что, отдавая направление из отдела кадров вахтенному штурману, в ответ на вопрос, долго ли он собирается проплавать, простодушно ответил, что всю жизнь и что мечтает стать капитаном. Разговор случайно подслушал матрос Серега Петькин и немедленно распространил сообщение, что отныне на судне будет два капитана — один на мостике, другой — в рабочей команде. Пока шли из Николаевска до Владивостока, успели Васю сгонять и «на клотик за чаем», и на камбуз за «жареными контрфорсами», точил он напильником огромные чугунные лапы у трехтонного запасного якоря, а когда укачался, то попробовал ила, разведенного на морской воде. Особенно усердно преподавал Васе «моряцкую науку» Серега Петькин: того хлебом не корми, лишь бы «оторвать козу» для потехи почтенной публики. Пробовали другой раз усовестить Серегу, даже боцман вмешивался, но тот лишь отмахивался.

— Ништяк, парнишка не в обиде. Капитану все положено знать назубок!

Вася и вправду не обижался; еще со школы усвоил, что надувать губы в таких случаях бесполезно, даже вредно, лучше уж глядеть во все глаза, слушать во все уши и «держать хвост морковкой», как говаривал все тот же Серега.

Нашелся, однако, человек, который молчал, молчал, а потом одним разом отрубил все подначки. Случилось это после швартовки во Владивостоке. Пока матросы убирали на корме концы, Серега Петькин, скорчив уморительную гримасу, уперся плечом в чугунный кнехт и сдавленным от натуги голосом позвал Васю:

— Эй, капитан, помоги сдвинуть.

— Зачем? — спросил настороженно Вася.

— Быстрей! — просипел красный от натуги Серега. — Не видишь: под углом стоит.

Вася безропотно приладился рядом с Серегой и что было силы стал «подвигать» намертво прикрепленные тумбы под хохот матросов. Тогда-то Илья Кравцов подошел к Петькину и похлопал его по плечу:

— Ладно, хватит. Некрасиво.

— Будущему кэпу — зачтется! — хихикнул Серега, распрямляясь.

Ни слова не говоря, Вася стал складывать в бухту разбросанный по палубе мокрый пеньковый конец. Было, конечно, обидно, но что сделаешь, если попался на таком пустяке?

А Илья в это время очень спокойно сказал Петькину кое-какие любопытные слова.

— Хохмач ты, Серега, ценный, но не пора ли и отстать от человека? Не так уж много мы и сами с тобой сечем, чтобы приставать со своей наукой. — Он так и сказал «мы», хотя всем было ясно, кого он имеет в виду.