Однако портить отношения со шведами фон Герделер никогда не желал: купив за городом зимнюю дачу, он часто устраивал на ней приемы и первым вставал с бокалом вина в руке, предлагая тост за шведского короля. Он пошел еще дальше: о Гитлере стал отзываться с некоторым пренебрежением, рассказывал пикантные анекдоты из личной жизни главарей национал-социалистской партии (а он их знал немало), и это нравилось шведам.
Молодой, полный сил и напористый, оберст сразу оказался и здесь на своем месте: вскоре он добился разрешения обращаться к министру Дарре со всеми вопросами уже лично, через головы его чиновников.
– Я понимаю вас, шведов, – с грустью разглагольствовал иногда фон Герделер. – Ваша страна – образец классической государственности. Именно так я и хотел бы прожить свою жизнь. – И он вздыхал, покручивая обручальное кольцо на пальце. – Поверьте, что мне страшно за мою Германию… Только здесь, в вашем кругу, я понял, какое это счастье – выпить утром стакан парного молока, выкупаться в озере и разводить потом под окном тюльпаны. И не знать, что где-то война…
И богатая вдова Канна Мунк, явно влюбленная в молодого нациста, частенько восклицала с восхищением:
– Как он мил, этот полковник! А еще говорят, что Гитлер испортил всех немцев…
Вид из окон зимней веранды на озеро, окруженное лесистыми горами, был восхитителен. Дача находилась на вершине холма, и при первом же снеге надо будет встать на лыжи и сразу от порога веранды скатиться на дно этой глубокой чаши.
Хорст фон Герделер аккуратно сложил в офицерский несессер бритву и посмотрел на себя в зеркало. Свое лицо ему сегодня понравилось: гладкое, мужественное, немного жесткое, – такие лица любят женщины. Он долго выбирал галстук. Пожалуй, вот этот: хорошо, со вкусом и скромно. Оберст вдел запонки в гремящие от крахмала манжеты, еще раз взглянул на билет, присланный ему сегодня. Начало – в девять. Что ж, он еще успеет.
– Фру Агава, – позвал он служанку, – будьте так любезны, вызовите мою машину из гаража…
Канна Мунк давала сегодня на своей загородной вилле бал в честь именин своей дочери. Хорст фон Герделер, повинуясь шведскому обычаю, вбросил свой подарок внутрь ее дома, не показываясь на глаза хозяйке, и появился перед ней уже с пустыми руками.
– Вы так очаровательны сегодня, – сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать тонкую руку богатой бездельницы. – И мне нравится, что браслет на вашей руке совсем такой, какой носят крестьянские девушки.
– А вы сегодня так разговорчивы, полковник, – назвала его вдова по званию, которое он тщетно скрывал под своим фраком.
– О, фру! – развел оберст руками. – Я всегда буду лишь инструментом, на котором вы так великолепно играете!..
Он решил не быть назойливым и скоро отошел к гостям. Большинство их были инженеры с рудников Элливарре и хорошие знакомые оберста. Встретили они его на этот раз сдержанно и молчаливо. Фон Герделер уже знал: так его встречают каждый раз, когда немецкие войска на русском фронте терпят очередное поражение. «Черт возьми! – подумал он, ругая себя. – Прежде чем идти сюда, надо было прослушать радио…»
– Господа, – весело сказал он, беря с подноса рюмку превосходного мартеля, – восемьдесят семь вагонов руды сегодня уже покатились к морю. Могу поздравить вас, господа, с хорошей премией…
– Это верно, – согласился один швед. – Не будь этой мировой потасовки, и мы бы, наверное, ходили без работы. Только не случилось бы так, что наша руда будет сгружаться в море!
– Вы хотите сказать… – начал было фон Герделер.
– Да, из Лондона только что передали, что английская подлодка…
– Русская! – перебил один молодой инженер. – Стокгольм утверждает, что русская!
– Это безразлично, – продолжал швед. – Однако в Нарвике вчера прямо у причала торпедированы три транспорта с нашей рудой… Как вам это нравится, Хорст?
– Я отвечаю за руду только до Нарвика, – ответил оберст, наигранно улыбаясь. – Моя карьера не плавает по воде, а ездит на колесах…
Весть эта, однако, не испортила настроения фон Герделера, и весь вечер он был общительно-весел. Канна Мунк предложила гостям проехать в соседнюю деревню – посмотреть крестьянскую свадьбу. И оберст с восторгом наблюдал простодушные танцы шведов, пил горький «олюст», играл с девушками при свете костров в горелки. Потом все вернулись обратно на дачу, и казалось, ничто не потревожит сегодняшнего вечера.