Из тьмы забытых столетий, из глубины пещерного прошлого в людские сердца, по воле автора, возвращался отвратительный страх за свое. «Как это можно, — спрашивали у президента несогласные, — рисковать нашим установившимся благополучием, многовековой культурой, непревзойденной гармонией во имя чего бы то ни было, пусть даже во имя благородства? Разве для того отдавали наши предки жизнь борьбе за счастье потомков, чтобы эти потомки поступились своими законными выгодами?»
И хоть президент и его сторонники страстно доказывали, что признаком человеческого счастья является прежде всего высокая гуманность, несогласные смеялись над ними и вместе с воззванием президента опубликовали свое. Они вышли на улицы с флагами, с фанфарами, и бравурные их марши, разудалые песни очень напоминали, пишет автор, «Deutschland, Deutschland über alles!»[4].
Как сразу изменилась жизнь на Земле! Люди, возбужденные призывами Фаланги несогласных, не находили больше радости в том, что так занимало их раньше. Стали безлюдными музеи и выставки, даже та, наиболее популярная в народе, где были собраны сто этюдов Океанского дна, написанные красками, полученными из подводной флоры. Многие симфонические оркестры прекратили концерты — никто не посещал их, кроме одиноких меломанов. С телевизионных экранов очень быстро исчезли глубина мысли и красота, на смену им пришли грубые выкрики трубадуров Фаланги.
«Крепко держитесь, люди, за свое кровное, — требовали они. — Не отдавайте своего, ведь всех не спасешь. Может быть, где-то гибнут еще десять тысяч планет, но мы не знаем об этом и живем спокойно. Так забудем же и об этой несчастной планете. Прекратим с нею связь. Вычеркнем ее из сердца во имя наших дорогих потомков… Так устроена Вселенная, — горланили они, — одни миры цветут в своем зените, а другие гаснут и исчезают в безвестности. Может быть, и на наш земной шар упадет когда-нибудь гигант-метеор. Наше Солнце может остыть. Или приблизит к нам свои губительные лучи. Так есть ли смысл нам, о люди, жертвовать неповторимым мгновением реального счастья ради иллюзорных идей? Кто нас поблагодарит за это? И к чему нам эта благодарность, если уже не будет наших костей?»
Так распинались фалангисты, а их фанатики-барды мутили мирный эфир трескучими, как электрические разряды, песнями. Эти песни подхватила толпа, которая совсем недавно была народом. Она быстро заучила на память эти грубые песни. Стала их выкрикивать, маршируя под окнами Храма Мудрости, Счастья и Красоты, где помещался Совет Мудрых.
Вот одна из этих песен:
— Хватит… Да ну его… Противно! — крикнула Женя и выхватила из рук Виталия книжку.
Виталий взял у нее роман и прочитал эпилог.
Фалангисты одержали победу. Неспособный сопротивляться их грубой силе, президент сдал бразды правления и ушел на покой. Единомышленники отреклись от него. И вот, не в силах сдержать стариковских слез, смотрит он в гигантский телескоп на звездное небо. Он видит багряный диск обреченной планеты, где нет уже ничего живого, а на Земле сияет искрометными огнями всепланетный праздник Красоты.
Вот и все. Виталий и Женя безмолвно сидели на кровати. Они чувствовали одновременно и досаду и необоримое желание задушить автора своими руками.
Четыре удара стенных часов не напомнили о сне. «Так вот оно как, — думал Виталий. — Призрак счастья? Фата-моргана? Мираж? А в действительности между пещерным человеком и властелином мира никогда не будет разницы? Изменится одежда, станут тоньше художественные вкусы, а существо останется шкурным? А идеалы будут жить лишь в сердцах исключительных личностей, таких, как одиночка президент?»
— Хорошо бы иметь такой психологический рентгеновский аппарат, — сказала задумчиво Женя, — чтобы навел на человека, просветил насквозь все его мысли — и не надо загадывать. Тогда бы я точно предсказала: спасут наши потомки, в случае надобности, своих соседей с гибнущей планеты или, как в этом романе… Хотя нет, ни за что не воспользовалась бы этим аппаратом, если бы он даже существовал. Не рискнула бы никого «насквозь просветить»…