А теперь продали.
Лев понимал, что это правильное, рациональное, взрослое решение, но противился ему всем нутром. Слава говорил, что деньги будут нужнее в Канаде, и Лев согласно кивал, потому что правда, но тут же спорил:
– Но это же… наш дом.
– Я понимаю, – заверял Слава. – Но зачем нам здесь «наш дом», если мы будем там?
Льву нечего было на это возразить. По крайней мере, он убедил Славу не продавать квартиру: и убеждение это сработало только потому, что в глубине души они оба знали, чья она на самом деле. По совести, а не по бумагам.
Но с домом все было сложнее.
Потом Слава решил избавиться от машины.
– Зачем ее перевозить? – спрашивал он. – Это будет стоить дороже, чем купить новую.
Лев сразу вспомнил все: как они выезжали к морю, как Мики пролил сок на заднем сиденье, как они слушали «Богемскую рапсодию» на полной громкости, открыв окна, словно в «Мире Уэйна».
– Нет, только не машину! – запротестовал он.
– Лев, она старая…
– Сам ты старый!
– Кто бы говорил!
Он перешел на мольбу:
– Пожалуйста, давай оставим машину.
Слава тяжко вздохнул.
– Почему это так важно?
Лев посмотрел ему в глаза и сказал самое честное, что вообще когда-либо говорил за свою жизнь:
– Потому что мы едем в какую-то срань за тридевять земель, и у меня не будет ни одного напоминания об этом месте, где я встретил тебя и попал в лучшую версию своей жизни.
Слава, улыбнувшись, показал ямочку на щеке и справедливо возразил:
– Но там буду я. Мы создадим новые воспоминания. Новые «наши места». Разве это не лучше?
– Не лучше, – по-детски возразил Лев.
Он не знал, как ему объяснить. Не знал, как рассказать Славе, что с того момента, как они начали готовиться к переезду, ему кажется, что они прощаются. Что он мог сказать? «У меня плохое предчувствие»? Но он же не из тех, кто верит в «предчувствия». Он рациональный. По крайней мере, пытается таким быть.
– Ты романтичный, – сказал Слава, улыбнувшись.
– Ничего подобного.
– Во всем видишь какой-то символизм, – продолжил тот, не слушая возражений. – Это круто.
– Нет, не вижу.
Он посмотрел на Льва с хитрой усмешкой.
– Можем тогда не брать с собой эту стремную биту, которой двадцать с хером лет?
Лев нахмурился.
– Не можем.
Слава рассмеялся.
Он отстоял перед ним квартиру, машину, биту, но дом отстоять не смог. И чем дольше тосковал по нему, тем явственней понимал, что это не тоска по дому – это обида на Славу. Напарник, с которым ты строил шалашик в детстве, раскурочил его и сказал, что больше не хочет играть. Уходя, прихватил с собой стул.
Примерно так чувствовал себя Лев, когда вспоминал, с какой легкостью Слава принял решение о продаже. Потом он много думал об этой семантике слов: почему «продать дом» звучит так странно, так двусмысленно? Не потому ли, что в тот день было продано нечто большее?
«Просто ты опять видишь ненужный символизм», – раздражался он сам на себя.
Ну может быть.
И все-таки?..
Больше всего Слава жалел о собаке. Ее не разрешили взять на борт, а в багажный отсек он сам отказался отдавать. Пришлось оставить Сэм с мамой, но пообещать вернуться.
В остальном все было в порядке. Он не считал, что давит с переездом. Он со всеми говорил честно.
Сначала, конечно, со Львом – с ним разговоры начались гораздо раньше, еще до всяких конкретных решений о Канаде. Десять лет назад, когда они стали родителями, Слава впервые сказал, что в России оставаться нельзя. Это был 2009 год, и, как ему казалось теперь, из 2019-го, то было не худшее время в стране.
Лев работал реаниматологом второй год и все свои «нет» аргументировал словами о профессии, дипломе и семи годах жизни.
– Ты просто предлагаешь мне выкинуть семь лет жизни, которые я потратил на эту профессию, и начать заново, – говорил он.
– Можно переучиться, – неуверенно возражал Слава.
Он сам закончил только колледж, где его учили рисовать ровную линию под линейку, и чувствовал, что не имеет права давать Льву советы. Но переучиться и правда было можно…
– Это еще несколько лет, – напомнил Лев.
– Но меньше семи.
Каждый раз, когда они об этом говорили, Лев начинал заводиться.
– Слушай, я все время делаю так, как хочешь ты, – с раздражением вздыхал он. – Сначала ты решил, что хочешь воспитывать ребенка, и я сказал: хорошо. Потом ты решил, что мы должны делать это вместе, и я снова сказал: хорошо. А теперь ты говоришь, что из-за этого ребенка я должен бросить все, что для меня важно, и срочно эмигрировать, и каждый раз я слышу один и тот же ультиматум: или я делаю так, как ты скажешь, или мы расстаемся.