— Когда бы вы хотели, чтобы я переехала к вам, мистер Рейд? — спросила я.
— Как можно скорее. Когда вас ожидать?
Меня ничто не удерживало в тех двух комнатах, которые моя мать, брат и я снимали в пансионе. Я сказала, что смогу переехать к середине следующей недели. Но чтобы иметь возможность постепенно найти подход к мальчику и завоевать его доверие, я предпочту переехать в качестве домашней портнихи и заняться шитьем платьев для Седины.
Мистер Рейд ответил, что считает этот план великолепным. Я смогу занять комнату на третьем этаже — как раз рядом с комнатой Джереми. Он позаботится о том, чтобы ее подготовили. И пошлет за мной экипаж, как только я пожелаю.
Был еще один пункт, который меня тревожил.
— Может быть, — начала я, — будет лучше, если я поговорю с миссис Рейд до того…
Он решительно прервал меня:
— Дело улажено, мисс Кинкейд. Мы ожидаем вас в следующую среду, после полудня, если вы будете готовы к тому времени.
Он сам проводил меня до двери и, прежде чем я ушла, добавил:
— Не будете ли вы возражать, если я попрошу вас снять траур до вашего переезда к нам? Женщины в этом доме избегают черного. И для Джереми будет лучше, если ему не будут напоминать о смерти.
— Конечно, — охотно согласилась я. — Я понимаю вас. Я действительно не возражала. Черные одежды — только дань обычаям. Печаль по ушедшим от нас не зависит ни от цвета платья, ни от черной вуалетки;
Он открыл мне дверь и вежливо попрощался, но не протянул руки. Я сошла по крутой мраморной лестнице и отправилась в сторону Бродвея, откуда могла доехать до своего дома. У меня было ощущение, что он смотрит мне вслед, и я прилагала усилия, чтобы не обернуться.
Глава 2
Несколько следующих дней были для меня мучительными. По окончании работы над последним заказом я смогла позволить себе упаковать те немногие вещи, которые мне принадлежали, и избавиться от всего, что было неразумно держать при себе дальше. Особенно трудно было расстаться с вещами, принадлежавшими моему брату Ричарду. Игрушки я раздала другим детям, оставив только маленькую, сделанную в виде карусели музыкальную шкатулку, которую он очень любил. Я упаковала ее вместе с несколькими украшениями, принадлежавшими матери, моими собственными безделушками и одеждой. Когда в среду днем Фуллер, кучер Рейдов, вошел, чтобы отнести мой чемодан и небольшой дорожный сундучок в коляску, я была уже совсем готова. Было приятно ехать в легкой двухместной коляске, а не в громоздком закрытом экипаже, и я старалась не оглядываться назад и не думать о тех узах, которые связывали меня с прошлым и которые я сейчас разрывала.
На этот раз высокомерный дворецкий был занят где-то в другом месте, и меня впустила жизнерадостная маленькая горничная, сказав, что ее зовут Кейт. Она не позволила мне взять чемодан и потащила его наверх сама. Мистера Рейда, по-видимому, не было, и меня провели прямо в маленькую комнатку, приготовленную для меня на третьем этаже в задней стороне дома.
Кейт поставила чемодан, пролепетала с сомнением в голосе, что мне здесь будет удобно, и поспешила уйти. Как и раньше, она, казалось, была рада исчезнуть с третьего этажа.
Маленькая комнатка выглядела голой и неприветливой, как будто ее приготовили в спешке, поставив только самое необходимое и не подумав о комфорте. Там находилась узкая кровать с латунными шарами на спинках, причем один шар был потерян, а перед ней на полу лежал старый тряпичный коврик. Простой квадратный столик с поцарапанной не застеленной поверхностью был поставлен перед окном в глубине комнаты, и к нему был придвинут единственный стул с прямой спинкой. На строгом бюро стояло мутноватое зеркало. На стойке умывальника кое-где слез лак, но таз и кувшин, стоявшие на его мраморном верхе, были расписаны цветами и выглядели привлекательно. В комнате имелся камин с узкой полосой облицовки и стоял хороший секретер с откидывающейся передней стенкой, хотя, чтобы он не качался, под одну из его ножек был подложен сложенный лист бумаги.
Я решительно сказала себе, что даже самую простую маленькую комнату можно сделать привлекательной и мне безразлично, что в мою комнату поставили случайную мебель — ту, которая попалась под руку. Тем не менее, полное отсутствие успокаивающих штрихов, показывающих, что кто-то с добротой подумал о моем появлении здесь, подействовало на меня в моем тогдашнем настроении несколько удручающе. Я сняла шляпку и повесила плащ на один из голых крюков, предназначавшихся для одежды. В этот день я была в серо-голубом платье, совсем скромном, но цвет его был уже не траурным.