Мамочка наклонилась ко мне, и мы стали плакать и целоваться, целоваться и плакать, совсем как в детстве. Я ощутила мамино тепло, оно ни с чем не сравнимо. Это так приятно – чувствовать себя маленькой и защищённой.
– Главное, что ты жива, доченька, остальное неважно.
– Я так хотела привезти тебе в подарок кубик Рубика из восьмидесятых, но не смогла. Не до того было.
– Да чёрт с ним, с этим кубиком Рубика. Я всё равно так и не научилась его собирать.
Брата и его подельников посадили на долгий срок, а я не удержалась и почему-то написала ему письмо.
«Знаешь, Коля, мне всё время хочется тебя оправдать. Наверное, оттого, что я очень сильно тебя любила. А ты сильнее всего любил проклятые деньги. У каждого свои ценности. Благодаря тебе я встретила любимого человека и получила новую жизнь. Нужно уметь прощать. СИЛЬНЫЕ ПРОЩАЮТ. Говорят, надо уметь прощать людям ошибки, потому что однажды ошибёшься ты сам. Твой поступок я не считаю ошибкой, но прощаю тебя и отпускаю. ПРОЩАЮ, но ВСЁ ПОМНЮ. Это невозможно стереть из памяти. И это прощение – не признание собственной слабости. Это большая и долгая работа над собой. Моё прощение – это очень мужественный поступок. Этот нелёгкий шаг принесёт мне освобождение и наполнит мою жизнь новой энергией. Твоя бывшая сестра».
Эпилог
Джек раньше не видел Москву. Он смотрел на неё, открыв рот, и поражался её величию. Я везла его по Красной Площади и чувствовала небывалую гордость за то, что родилась в такой ВЕЛИКОЙ СТРАНЕ. Кто бы что о ней ни говорил, но в глубине души все понимают: Россия действительно великая.
– Это моя Родина, Джек, – говорила я, с особым достоинством произнося слово «Родина».
Проходящие мимо люди смотрели на нас с нескрываемым интересом и даже недоумением. Наверное, думали, что я обычная сиделка или родственница этого на первый взгляд немощного человека, но когда я наклонялась к Джеку, чтобы его поцеловать, они останавливались, не понимая, что происходит. Пытались, но не могли скрыть недоумения. А некоторые просто улыбались и желали нам счастья. Я знала, что эти некоторые – ОСОБЫЕ ЛЮДИ, им известно то, о чем другие даже не подозревают. И они в курсе, что я знаю, кто они. Эти ЛЮДИ УМЕЮТ ЖИТЬ с секретом.
– Я люблю тебя, – говорила я Джеку, поправляя ему очки с сильными диоптриями.
– А я люблю тебя, – со слезами на глазах говорил Джек и целовал мою руку.
– Ну почему у тебя постоянно мокрые глаза? Ты слишком сентиментальный, – принялась я его ругать.
– До сих пор не могу поверить своему счастью. А помнишь, как я был брутальным и красивом мачо? – постарался он перевести всё в юмор.
– И этот мачо просрал свою почку, прости меня за мой плохой русский.
– Какой же я был дурак в прошлой жизни. И какая ты была крутая!
– Так уж и крутая…
Когда уставала, я снимала босоножки, садилась к Джеку в коляску, обвивая его шею руками, и мы ехали вдоль набережной.
– Москва завораживает, – шептал Джек и нежно целовал меня в ухо.
– Мы приедем сюда ещё не раз, – обещала я и думала о том, как же сильно нам не хватает Джины. – Только Джины не хватает. – печально произнесла я, потому что не могла скрыть свои грустные мысли.
– Хочешь, когда вернёмся к океану, сразу купим щенка, такого, который тебе понравится?
– Нет. Давай возьмём какую-нибудь старую собаку из питомника. Нужно ПОМОГАТЬ ТЕМ, КОМУ ТЯЖЕЛЕЕ. Купить щенка может любой, а вот брать старую собаку из питомника никто не желает. Ты же сам говорил: помощь нужна особенно тем, кому очень и очень плохо. Мы возьмём старую и больную собаку. Я представляю, как она сидит в питомнике и понимает, что никому не нужна, потому что старая и больная. Других собак разбирают, а на неё даже не смотрят. Её жалеют, и всё. Ждут, пока она освободит место для молодых. Нужно нарушать эти дурацкие законы и стереотипы. Мы её возьмём. Будем лечить и ПОДАРИМ ЕЙ НОВУЮ ЖИЗНЬ. Она поймёт, что УМИРАТЬ РАНО и что ВСЁ ТОЛЬКО НАЧИНАЕТСЯ. И мы будем делать всё возможное и невозможное, чтобы она жила как можно дольше.
Проходящие мимо туристы зачем-то нас фотографировали и снимали на камеры. Я махала им одной босоножкой и громко кричала:
– Верьте в любовь!!! Смерти нет!!!
Когда мы вернулись к океану, сразу поехали в питомник. Я шла мимо лающих собак и обливалась слезами. Каждая из них хотела, чтобы я взяла её себе. Джек не мешал. Он сидел в коляске у входа в питомник, и у него разрывалось сердце от боли. Ему хотелось взять всех собак сразу, потому что он, как и я, знал, что собака – это больше, чем собака, преданнее её не было, нет и не будет. Я смотрела на различных щенков, играла с ними, но… вдруг УВИДЕЛА ГЛАЗА Джины.