Или:
— Привет вам от дочки. Просит не тревожиться.
В этих словах «внучка», «дочь» заключались какие-то особенные, музыкальные звуки.
А когда Зойка выздоровела, он встретил их и, обняв обеих, неожиданно прослезился.
Некоторое время Зойку не носили в ясли, и она оставалась дома с Иваном Васильевичем. Они уходили в сад, и он рассказывал ей сказки. Она слушала внимательно. Вероятно, ее интересовали интонации его голоса. В саду пели птицы. Зойка поднимала серые глаза и старалась отыскать их в густой листве. Она лепетала «ти-ти». Это означало «птицы». Зойка напоминала ему Анечку.
В тени пахло дождем и лесом. Уходящее солнце касалось влажных листьев. Вечером Зойку уносили в дом. Семья собиралась за столом в большой комнате. Ивана Васильевича звали ужинать. Надо бы ему ходить в столовую, чтобы не обременять Нину лишними заботами, но тянуло в семью. Ведь когда-то были и этот стол, и такая же скатерть, и приветливая женская улыбка. Жизнь не повторялась, но сквозь настоящее просвечивало то, что было. А было счастье, молодость…
Он ел молча, думал, потом благодарил, уходил к себе. Долго еще потом сквозь тонкую дверь доносились звуки из других комнат. Купали Зойку. Она плескалась в ванне и повизгивала от удовольствия. Потом Алексей Стратонович что-то диктовал Нине, а она считала на логарифмической линейке. Затем Нина что-то рассказывала и смеялась. По ее голосу он узнавал, с кем она говорила. К Сереже она обращалась твердо и даже несколько властно. К Алексею Стратоновичу как-то сдержанно, а к Зойке с откровенной, бьющей через край любовью.
Иван Васильевич слышал, как тихо напевала Нина, усыпляя Зойку, как отодвигал стул и ходил по комнате Алексей Стратонович.
В одиннадцать все умолкало. Тогда начинал говорить тополь. Днем он молчал. Ночью же шумел, как дождь. Тихий, проникновенный плеск листьев под ветром. Дерево шелестело тысячами живых листьев, тянулось к звездам. Оно смутно тревожило его. Он чувствовал, что чем-то связан с ним, чем-то очень хорошим. Но чем? И внезапно вспомнил со странной, пронзительной ясностью то, что было. Ощутил прохладу сырой земли, курточку, продуваемую весенним ветром, почувствовал в руках деревцо, беспомощное, как ребенок, который еще не научился стоять. Он поддерживал его, а Виктор, присев на корточки, засыпал его корни землей. Потом каждое утро они поливали его. Теперь оно стало сильным, счастливо раскинуло ветви, тянуло их к звездам. Как же он раньше не узнал его? Как мог забыть?
Прошло больше месяца, как приехал Иван Васильевич, а Нина ни разу не заговорила с ним о Викторе. Но вместе с тем она относилась к нему внимательно, предупредительно, и в этом внимании он чувствовал скрытую нежность к тому, кого уже не было. Нет, не нашла она второго счастья. Иван Васильевич видел, что они с Алексеем Стратоновичем совсем разные люди. Он — жесткий, деловой, она — мягкая, порывистая. Он человек строгого, логического ума, она больше доверяющаяся чувству. Иногда он просто мало замечал ее, занятый своими мыслями. Даже придя с завода, он не давал себе отдохнуть и тотчас же после ужина углублялся в книги и чертежи.
День проходил за днем, но Иван Васильевич все время помнил, что ему надо ехать на юг, в Колхиду. В доме на тихой улице у него будет комната, окно в сад, только перед окном будет не тополь, не черемуха, а, может быть, каштан или инжир. Какая разница? И ночами будет шептать море. Ему ведь тоже есть о чем рассказать. В молодости они с Клавдией мечтали о путешествиях, хотели об ездить весь мир, но не было средств. А потом, когда стали работать, то оказалось, что для путешествий нет времени. То Виктор был маленький, то не позволяли заботы о школе. Иван Васильевич был директором. Каждое лето: учебники, краски, стекло… Ни на день он не решался оставить школу, и он не раскаивается в этом. Так было нужно. Все же один раз вырвались на Кавказ. Теперь туда он поедет один. Но зачем? Жене достаточно было сказать: «Посмотри», и можно было быть уверенным, что она увидит то же самое, что и он, и подумает так же, даже теми же словами. За столько лет они стали как один человек. А кому он теперь скажет: «Посмотри»?
Иногда вечером он писал письма. Почерк у него был старческий, надломленный, как отражение камыша в засыпающей, но еще неспокойной воде. Он писал обстоятельно, неторопливо. У него было несколько друзей, близость с которыми прошла через всю жизнь. Теперь их оставалось все меньше и меньше. Они уходили один за другим.
Иногда он надевал пальто и отправлялся бродить по городу. Однажды вечером он нечаянно вышел на берег реки, в небольшой скверик. Солнце уже зашло. Над водой тяжелым свежим светом горело дождевое небо. В сквере было ветрено и пустынно. Блестела мокрая дорожка. Быстро смеркалось.