– Хорошо, – кивнула она. – Допустим, я рассказала бы вам, что у Рубена есть любимая девушка. Что изменилось бы от этого в вашей жизни?
Этот вопрос она задала, не глядя на меня, но я заметил, что щеки ее побледнели.
– Прежде всего, то, – ответил я, – что я избавился бы от многих дней и ночей ненужных самообвинений и неоправданных переживаний.
– Боже! – изумилась она, по-прежнему отворачивая лицо. – Что заставляло вас так терзаться?
– Важная причина, поверьте и попробуйте войти в мое положение. Я – доверенное лицо незаслуженно оклеветанного человека – обязан проявлять великодушие, даже рыцарство по отношению к нему, защищать и утешать его девушку, то есть вас, Джульет, ибо я считал вас невестой Рубена Хорнби. Ничего, если я признаюсь, что, прежде чем истекли сутки с нашего знакомства, я уже полюбил вас? Как вам такая дилемма? Не правда ли, мне было в чем себя упрекать?
Она долго молчала в задумчивости.
– Конечно, – продолжал я, – это только моя забота, и я старался не выдавать своих чувств, чтобы никого не потревожить и не обидеть. Но в том-то и беда для мужчины, который думает о женщине утром, днем и ночью, чье сердце подпрыгивает от звука ее шагов, чье существование лишено смысла, когда ее нет рядом. Он пытается заполнить эту пустоту, снова и снова вспоминая любимую: ее слова, интонации, взгляды. И при этом он не должен, не имеет права позволить ей заметить, что обожает ее, поскольку, если он это сделает, то нарушит долг рыцаря и нормы обыкновенной порядочности.
– Я вас поняла, – мягко сказала Джульет и взбежала по ступенькам, ведущим к Фаунтин-корт, а я с радостью последовал за ней.
Конечно, нам было вовсе не туда, но на площади царила манящая прохлада, а платаны отбрасывали на покрытый гравием двор приятную тень. Мы медленно двинулись к фонтану, и я, посмотрев на девушку, заметил, что щеки ее порозовели, а взор потупился, но, когда она на мгновение взглянула на меня, ее глаза сияли, хотя на них блестели слезы.
– Вы не догадывались? – спросил я ее.
– Догадывалась… – прошептала она. – Но потом подумала, что ошибаюсь.
Некоторое время мы шли в безмолвии, пока не достигли дальней стороны фонтана, где остановились, слушая спокойный шум воды и любуясь воробьями, принимавшими ванну на краю резервуара. Невдалеке другая группа воробьев жадно суетилась вокруг кусочков хлеба, повсюду разбросанных жителями Темпла, а рядом собрались сентиментальные голуби, не обращавшие внимания на крошки и своих прожорливых соседей, раздувавшие грудки, важно расхаживавшие и приседавшие перед своими спутницами, аккомпанируя себе любовным курлыканьем.
Джульет оперлась об один из столбиков, которые поддерживали цепь в ограждении фонтана, и я положил свою ладонь на ее руку. Так мы и стояли, когда пожилой джентльмен, по виду юрист, поднялся по ступенькам, посмотрел на голубей, потом на нас и пошел своей дорогой, улыбаясь и покачивая головой.
– Джульет…
– Да? – подняла она на меня сияющие глаза.
– Почему этот старый господин улыбнулся, увидев нас?
– Понятия не имею, – с лукавой сердитостью сдвинула она брови.
– По-моему, он одобрил наше поведение, – сказал я Джульет. – Наверняка он вспомнил свою молодость и мысленно благословил нас.
– Может, и так. Милый старичок, – ласково посмотрела она на удалявшуюся фигуру, вновь повернулась ко мне, и на щеках ее заиграли прелестные ямочки.
– Вы простили меня, дорогая, за мою глупость?
– Пожалуй, еще нет, – шутливо нахмурилась она. – Глупость была прямо-таки несусветной.
– Но вспомните, Джульет, что я любил вас всем сердцем, как люблю теперь и буду любить всегда.
– Я готова простить вам все за такие слова.
В отдалении раздался сдержанный бой часов Темпла. Мы нехотя отвернулись от фонтана, окропившего нас прощальным благословением, и направились обратно к Миддл-Темпл-лейн.
– А вы, Джульет, любите меня? – прошептал я, когда мы приблизились к аркаде. – Вы не сказали…
– Разве, дорогой? – удивилась она. – Но вы и так все знаете. Вы знаете, что да.
– Господи, какое счастье! – возликовал я. – Это все, чего желает мое сердце.
Она нежно пожала мою руку, затем отпустила ее, и мы ступили под аркаду.