Проходя по длинному коридору, Велисарий слышал голоса, долетавшие до него из комнаты наверху. Один голос он узнал - это говорил его приятель епископ. Другой голос, как он понимал, принадлежал монаху.
- Велисарий, - с расстановкой произнес незнакомый голос.
- Как и ты, Михаил, я считаю это посланием от Бога. Но это послание не нам, - сказал голос Антония Александрийского, епископа Алеппо.
- Он - солдат.
- Да, и вдобавок полководец. Тем лучше.
- Он чист душой? - спросил хриплый, бесстрастный голос. - Исповедует истинную веру? Идет путем праведника?
- О, думаю, его душа достаточно чиста, Михаил, - мягко ответил александриец. - В конце концов, он женился на проститутке. Это говорит в его пользу.
Затем епископ добавил холодным тоном:
- А ты, мой старый друг, тоже иногда грешишь фарисейством. Придет день, когда во главе небесного воинства встанет тот, кто, если и не превосходит святостью праведников, то не уступает дьяволу в хитрости. И ты порадуешься этому.
Мгновение спустя Велисарий вошел в комнату и замер на несколько секунд, рассматривая двух ожидающих его мужчин. Они в свою очередь изучали полководца.
Антоний Александрийский, епископ Алеппо, был невысоким полным мужчиной, с круглым веселым лицом и вздернутым носом. При совершенно лысой голове, его борода отличалась густотой и ухоженностью. Велисарию он напоминал дружелюбную, хорошо упитанную умную сову.
Михаил Македонский вызывал в памяти образ совсем другой птицы: истощенного хищника, парящего в небе над пустыней, безжалостные глаза которого ничего не упускают внизу. Кроме некоторых вещей, недостойных внимания святого человека, насмешливо подумал полководец, собственной длинной всклокоченной бороды и туники в весьма плачевном состоянии.
Взгляд полководца встретился с голубыми глазами монаха. На губах Велисария мелькнула сдержанная ухмылка.
- Твоему спутнику не мешало бы покрывать голову капюшоном, когда он оказывается поблизости от твоих голубей, епископ, - заметил полководец, намекая на внешность монаха.
Александриец рассмеялся.
- Прекрасно сказано! Велисарий, разреши представить тебя Михаилу Македонскому.
Велисарий вопросительно приподнял брови.
- Необычный посетитель в столь поздний час; да и в любой час, пожалуй, если то, что я о вас слышал, соответствует действительности.
Велисарий шагнул вперед и протянул руку. Епископ тут же ее пожал. Монах не стал. Но Велисарий не убирал руку, и монах принялся размышлять. Рука оставалась протянутой. Большая рука, правильной формы. Секунды шли, а рука нисколько не дрожала. Но не рука заставила святого человека принять решение, а спокойствие карих глаз, которые так странно выделялись на молодом лице. Как темные камни, ставшие гладкими в речном потоке.
Михаил принял решение и пожал руку.
Легкий шум заставил их обернуться. В дверном проеме, зевая, стояла женщина, явно только что вставшая с постели; очень маленького роста, но с роскошной фигурой.
Михаилу говорили, что она весьма красива для своих лет, но теперь он видел своими глазами: ему говорили неправду. Женщина оказалась прекрасна, как утренняя заря, и каждый прожитый год прибавлял ей привлекательности.
Ее красота вызвала у монаха неприязнь. Не так, как обычно у человека, стремящегося к святости и встретившего на пути древнюю Еву. Нет, она отталкивала его просто потому, что, пережив много искушений, он по привычке остерегался всего, что имело ангельский облик. Михаил стал таким, поскольку всю жизнь обнаруживал: то, что люди считали хорошим, таким не является; то, что они называли истинным, оказывается ложным; то, что считают красивым, на самом деле ужасно.
Затем он встретился взглядом с глазами женщины. Зелеными, как первые весенние ростки. Яркими, чистыми глазами на смуглом лице, обрамленном волосами цвета эбенового дерева.
Михаил снова убедился: люди всегда лгут.
- Ты был прав, Антоний, - сказал он хрипло, ощутив предательскую слабость в мышцах. Его слегка качнуло. Спустя мгновение женщина оказалась рядом с ним, помогая добраться до стула.
- Сам Михаил Македонский - ни больше ни меньше, - лукаво произнесла она. - Я польщена. Хотя для вас лучше, если никто не видел, как вы заходили. В такой час - м-да! Моя-то репутация давно подмочена, но вот ваша...
- Репутация - чушь, - ответил Михаил. - Ошибка или ложь, приправленная тщеславием. Что может быть хуже?
- Веселый парень, не правда ли? - жизнерадостно заметил александриец. Мой самый старый и самый близкий друг, хотя иногда я задумываюсь, почему. Он покачал головой. - Взгляните на нас. У него - спутавшиеся, нечесаные волосы, борода, отощавшее тело. Я - с ухоженной бородой и... Ну, худым меня никак не назовешь. - Он улыбнулся. - Хотя, несмотря на все мои округлости, заметьте: я, по крайней мере, до сих пор без труда передвигаюсь на своих двоих.
Михаил холодно улыбнулся.
- Антоний всегда любил прихвастнуть. Впрочем, это свидетельствует в пользу его ума, ибо обычный тупой александриец не нашел бы, чем похвастаться. Но он всегда что-нибудь да найдет, спрятанное от остального мира, как крот, выискивающий червей.
Велисарий с Антониной рассмеялись.
- Остроумный отшельник! - воскликнул полководец. - День прожит не зря, хотя солнце еще даже не взошло.
Александриец внезапно стал серьезным и покачал головой.
- Боюсь, что нет, Велисарий. И может не встать вообще. Мы пришли сюда не для того, чтобы принести тебе солнечный свет, но чтобы тебе явить знак тьмы.
- Покажи ему, - приказал Михаил.
Епископ опустил руку в рясу и вынул вещь. Протянул ее вперед на ладони.
Велисарий слегка нагнулся, чтобы изучить вещь. Его глаза оставались спокойными. На лице отсутствовало какое-либо выражение.
Антонина, напротив, резко вздохнула и отшатнулась.
- Магический предмет!
Антоний покачал головой.
- Не думаю, Антонина. По крайней мере, к черной магии он отношения не имеет.