– Ты чего такой смурной? – спрашивает Кнорозов.
– У Ипполита был, – отвечаю.
– Ё-моё, ты это того, давай не злоупотребляй. Эта мексиканская херня не для тебя.
– Ладно, – говорю и плюхаюсь на стул.
Время тянется. Звоню в больницу. Никаких новостей. Возвращаюсь домой, ложусь спать.
Во вторник 20 августа просыпаюсь другим человеком. Снова в форме, как раньше втягиваю ноздрями морозный августовский воздух.
Съездил на «Беговую», купил программку.
Еле дождался среды. Играл и выиграл. Угадывал все, но выиграл немного. В среду мало народу, выплаты небольшие. Ничего, впереди еще два беговых дня – пятница и воскресенье. Два дня, и всё. На этом – всё!
После бегов решил прогуляться. Чудесный вечер. Вальяжно дошел до «Берлинской». Зайти, что ли, в «Якорь»?
Швейцар приветливо поздоровался.
– Дай «Вечерку», пожалуйста.
– Извольте, Вильгельм Павлович.
Привычный уютный столик. Приятное шуршание газеты. На первой странице крупными буквами написано:
«Заявление Германского правительства
Представитель Германского правительства уполномочен заявить, что партийные и государственные деятели Французской Республики обратились к Германскому Рейху и другим союзным государствам с просьбой об оказании братской французской нации неотложной помощи, включая помощь вооруженными силами.
Германское правительство и правительства союзных стран – братской Италии, Народной Республики Нидерланды, Бельгийской Народной Республики, исходя из принципов нерасторжимой дружбы и сотрудничества и в соответствии с существующими договорными обязательствами, решили пойти навстречу упомянутой просьбе об оказании братскому французскому народу необходимой помощи.
Германские воинские подразделения вместе с воинскими подразделениями названных союзных стран 21 августа вступили на территорию Франции. Они будут незамедлительно выведены из Французской Республики, как только создавшаяся угроза завоеваниям национал-социализма во Франции будет устранена и законные власти сочтут, что в дальнейшем пребывании там этих воинских подразделений нет необходимости.
Предпринимаемые действия служат цели мира и продиктованы заботой о его укреплении. Никому и никогда не будет позволено вырвать ни одного звена из Содружества Европейских Государств».
«Вот тебе и национал-социализм с человеческим лицом, – подумал я. – Ух, бляди, отольются кошке мышкины слезы. „Штурмбанфюреры из СС“, мать их. Наступит день. Это же надо! Нерасторжимая дружба!»
Настроение испорчено. Я вспомнил о Буковском – надо съездить к нему, рассчитаться.
С утра в четверг на работе молчание.
– Чего молчите? – спрашиваю.
– А чего говорить – и так все ясно. В конференц-зале Иванов назначил собрание. Необходимо обсудить, поддержать, выразить гнев и восторг – все как положено.
– Дудки! Пошли они! У меня работы по горло, – заявляет Богатырев.
– Верно! У всех работы полно, все работают – не до собраний.
Иванов играет желваками.
Вечером захожу к Бондаренко. У него Цейтлин и Якобсон. Слушают «вражьи голоса». Глушилки, которые одно время молчали, с 21 августа работают на полную мощность. «Голос Америки» все-таки слышно лучше, чем Би-би-си, но они передают длинные выступления, ненужные подробности, которые трудно разобрать через искусственные помехи. Мы хотим знать факты. Би-би-си молодцы. Ведущий Гольдберг говорит: «Мы знаем, что наши передачи у вас глушат, поэтому будем повторять одно и то же сообщение каждые 15 минут». Я решаю, что в воскресенье, 25-го, после бегов поеду к Буковскому.
В пятницу, 23-го – вновь ипподром. Здесь, похоже, никого не интересует вторжение. Это понятно. Нет лошади по имени Париж, так что интересоваться нечем. Честно говоря, я и сам ко второму заезду забываю про международную обстановку.
Сегодня важный день, необходимо убедиться, что таблетка действует. Решающее сражение в воскресенье. Играю почти наугад, иногда даже не заглядывая в программку. В шестом заезде на парад выезжает Ермаков. Нечасто он выступает по будням.
Я открыл программку и просмотрел участников. Рядовой заезд для трехлетних кобыл орловской породы. Фаворит – Задорная Усмешка – резвейшая орловская кобыла на ипподроме. Второй лошадью разбита Горделивая. Гляжу на Ермакова. Он выступает на Снегурочке. У Снегурочки худшая резвость из всех, ее вообще не играют. Ермаков в плохонькой коляске, еле держит вожжи и клюет носом, будто спит. Одна нога свешена, хлыст под жопой. Это маяк! Маяк – тайный знак. Знак, который подают очень редко. Знак, который означает: решение «еду на первое» принято только что. Знак, известный лишь нескольким приближенным. Знак, известный мне.