— Вы отомстили за нас, — усмехнулась турианка, но всем вокруг было совершенно безразлично.
Конечно, любопытно, что они делают, но выйти наружу хотелось сильнее. Впервые за годы видеть мир не через крышу арены или решетку камеры. Слишком большой соблазн. И она сдалась под этим желанием.
Пройдя мимо баррикады, покрытой батарианской кровью и следами от пуль, Селиния вышла наружу через выбитые двери.
Прямиком в город. И он, ранее залитый солнцем, светящийся белым камнем зданий и зеленю садов, изменился. Дым, заволакивающий небо, желтоватые облака тумана, грохот и трассеры выстрелов. Мимо пробежала толпа бывших жителей города, таких же измененных и размахивающих хлыстами, в которые превратились их руки. С мрачным удовлетворением турианка отметила, что поработители и их слуги оказались неожиданно едины. Их объединила ненависть к еще живым.
— Единые в смерти, забытые и жестокие, такие одинокие , — ударил по нервам голос.
Турианка пошатнулась, глядя как толпа скрывается за поворотом. А за ними проехал танк, на броне которого ехали такие же измененные. Всё это вызывало некоторое отвращение пополам со злорадством. Как и осознание того, что батарианцы и рабы в одном строю идут свергать тиранов. Наконец-то.
— Ну, посмотрим, — турианка осмотрелась, — надо-бы прикрыться.
Плащ нашелся довольно быстро, всё же нужно скрыть травмы на груди и следы распространения грибка. Пока она ходила, поймала себя на мысли, что факт смерти её не беспокоит. Как и голос в голове, и изменения организма. Её куда больше волнует возможность отомстить батарианцам, но не общая ситуация.
Она даже приблизила своё лицо к голове одного из измененных, ожидая чувства отвращения. Часть тела безвольно болталась на сломанном позвоночнике. И ни запах, ни то, что голова принадлежала батарианцу, ни чудовищные травмы не вызывали в ней негатива. Но даже прижав свою голову к голове, фактически поцеловав это, негатива она не испытала. Наконец, найдя в одной из разгромленных квартир (кровь на полу мы игнорируем) одежду, турианка оделась во что было и ушла в город.
Добраться до окопавшихся на границе богатых кварталов было несложно. Твари её не трогали. И всё это время можно было подумать, что дальше. Но идея помочь еще живым батарианцам не сошла даже за шутку. Особенно, когда батарианский солдат, который её увидел и убедился, что она выглядит нормально, приказал:
— Раб, вон там палатка с ранеными. Займись перевязкой. Живо! Рук не хватает, нам нужны все! — и для ускорения добавил пинок, отчего турианка (батарианец был в полной броне) рухнула на землю, — резче, животное! Отработала каждую пулю, которую потратят на спасение твоей ничтожной тушки!
После этого он приблизился к стоящей на коленях турианке, явно чтобы добавить. А та поползла в сторону указанной палатки. Только после этого солдат от нее отстал. Почему не атаковала? В голову пришла мысль: рано, можно устроить хаос в госпитале, раз уж они сами это предлагают. Там было множество обладателей резаных, колотых, взрывных и пулевых травм. Часто воспаленных, зараженных. Травмы не самые серьезные, но их много. И рук действительно не хватало.
— Падшие, слабые, алчные ищут спасение у тех, кого вбивали в пыль дорог. И помощь к ним прибудет в срок. Но благодарность не услышишь ты. И изменения уже у них в крови.
Турианка улыбнулась сама себе и принялась помогать с перевязкой, не забывая время от времени отрезать когтями кусочки желтого налета с себя и подкладывать их в рану. Батарианские солдаты сразу после перевязки, если могли, поднимались и шли обратно, в бой.
Отсюда был слышен рев и вой, очереди автоматов и тяжелого оружия, рев артиллерии. Тихий гул вентиляции и фильтров. К сожалению, сломать их не удастся. Но даже так, впервые Селиния улыбалась. Улыбалась от мысли о том, что ждет их всех. Разговоры, которые она слышала, подтверждали, эпицентр заражения быстро распространяется. Фактически был прорван внешний периметр города и зараженные хлынули в кварталы рабов. Они умрут, разумеется. Но турианку это не беспокоило. Так как даже после смерти они, наконец, смогут отомстить своим поработителям. И эта мысль была очень приятной.
11. Прах к праху.
Селиния шла по улицам города батарианцев. Всего несколько дней назад здесь кипела жизнь, батарианские господа ходили по этим бело-голубым улицам, среди зелени садов. Они наслаждались своей беззаботной жизнью, обеспеченную рабами и слугами. Им было плевать, они смеялись и презирали тех, кто ниже их. А теперь ранее слуги и рабы в одном строю сражаются с еще живыми коллегами. Единые в смерти. Истинное равноправие, все получают то, что заслужили. Рабы — месть. Хозяева — смерть.
Что иронично и порядком раздражало, против нас тоже сражаются в одном строю рабы и хозяева. Не все хотят справедливости. В мозг ворвался голос, мир затянуло помехами на несколько секунд.
— Алчные сбежать желают, трусость их ведет. Но они еще не знают, что их ждет…
Голос в голове часто комментировал ситуацию, иронизируя над происходящим, посмеиваясь над попытками противостоять их. Турианка всё еще не знала, кто это был, но очевидно тот, кто командует вторжением. И, стоп!
— Сбежать желают? Как? Там же блокада, мы сами видели!
Мир снова дернулся, когда её взгляд устремился вперед, по улицам и городам, и достиг космопорта. На котором стоят многочисленные корабли. Богатые корабли, на которые рабы заносили вещи. Ну разумеется! Богачи, поработители пытаются сбежать! И это вызвало в бывшей рабыне приступ злости. Ненависти даже.
Они бегут? Просто так оставляют соотечественников и бегут? Нет, понятно, что аристократия должна была сделать именно это, но все же… Какие ничтожества. Приступ злости не проходил, он заставил её действовать.
— Нужно отомстить. Уничтожить их. Они бросят своих умирать и убегут. Несправедливо! Снова несправедливо! Нужно сбить корабли! — она попыталась бежать, но не смогла пошевелиться.
Боль сковала разум, и турианка упала на колени. В её разум ввинтились слова:
— Нет… Проникни туда. Разнеси мои споры… Их побег не имеет смысла. Им не спастись… Спасение — лишь иллюзия для трусов.
Уже немного привыкшая к отсутствию боли турианка была выбита из колеи, но удержалась на ногах. То, что всё может вернуться, что всё будет как раньше — пугало. То, что она потеряла контроль над собой, тоже пугало. Но еще больше испугала сама мысль об этом. Совсем недавно она была бойцом, которая была привычной к боли. Привычной к унижениям, а мерзким рожам батарианцев. А теперь её пугает отсутствие голоса в голове и само наличие чувств. Как много осталось от турианки Селинии? И с каждой мыслью сомнений было всё больше.
— Что я такое? Что ты сделал?
В голове лишь раздался смех. Ей не ответили. И все же это было привычно. Правильно. Вспомнилась боль, когда её тело било электричеством через имплант и пули рвали тело. Вспомнились удары электрокнута, как мир мерк и не было ничего кроме боли. И это было страшно. Она вспомнила, как её заставляли благодарить за то, что её избивают. И боль не прекращалась, пока не была сказана благодарность. Любое действие требовало благодарности, ведь, как ей объяснили, её направляют мудрые батарианские хозяева, и она должна благодарить их за этот мудрый урок. Она сопротивлялась, но боли было слишком много. Она не выдержала тогда и подчинилась. Это было унизительно, это была ложь, что делало ситуацию вдвойне унизительной, но ей не позволяли ничего делать, не позволяли уйти. Пока она покорно не приняла эту жизнь. Как и многие до нее.
А потом был покой. Была месть. Были искаженные страхом лица батарианцев, когда в госпиталь прорвались измененные, когда вирус начал пожирать тела раненых. Когда еще живые батары понимали, что болезнь пожирает их тела, ломает и перестраивает. Что они получили то, что заслужили. Покой и месть. Турианка расхохоталась, глядя в затянутое желтыми облаками небо. Небо не ответило ей, как и всегда. Никто не вспомнил о ней.