— Дак оне што, не серебро, а камни в Москву-то возили? — спросил кто-то, перебив рассказчика.
— А ты слушай ухом, а не брюхом, — грубо того оборвали. Тупольской вздохнул, глядя на вершину горы, полыхавшую под лучами закатного солнца, закурил самокрошного табаку и неторопливо, глубоко затянулся, прищурив глаза и слегка раздувая ноздри. Никто не торопил его, все терпеливо ждали продолжения рассказа.
— Ну вот, — продолжал Тупольской, — вот и уговорил томский воевода царя, склонил его к этому предприятию. Летом того же года царь Петро отправил в Сибирь грека Александра Левандиана, большого знатока рудоплавного дела. И денег из государевой казны было выделено пятьсот рублей, а еще привезено было в Томск разных труб железных, да пудов пятьдесят свинца, да кож яволочных, два больших да два малых молота, да много еще всякой необходимости…
— И чем же все кончилось?
Тупольской не сразу ответил. Опять смотрел на вершины гор, которые на глазах тускнели, окутываясь сумрачной синевой. Солнце в горах скоро заходит.
— Неудачей кончилось сие предприятие, — пошевелив прутиком тускнеющие уголья в костре, проговорил Тупольской. — Осенью царь Петро гневно воеводе писал: ты, говорит, впредь худой колчеданной руды не присылай, потому что в тех бездельных посылках нашей государевой казне изтрата напрасная, и людям посыльным тягость и оскорбление великое; к тому же, говорит, нынешняя ваша руда плоше прежней и ни к чему не годится. И тебе, воеводе Ржевскому, поступать надобно со многим осмотрением, а за изтери напрасные и всякого числа людям учиненные тягости и оскорбления, зато от нас, великого государя, и возмездие примешь…
Тупольской умолк. Мрачно темнели горы, окутывались сумеречной синевой и словно отплывали, отдалялись. Посвежело.
— Вона как обернулось-то! Стало быть, с той поры здеся, на Каштаке, и не ступала ничья нога?
— То мне неведомо, — сказал Тупольской.
— Что ж, — подал голос Попов, внимательно слушавший рассказ, — что ж, царь Петр сурово с томским воеводой обошелся. И поделом: не знаешь броду, не лезь в воду!..
— А мы-то, Федот Иваныч, тоже ведь толком не знаем, — осторожно кто-то вставил. — Идем наобум — куда кривая выведет…
— Мы государевой казны не касаемся. Так что и опасаться царской немилости нет нужды, — ответил Попов, внимательно посмотрел на Тупольского, спросил: — Ну, а ты, коли все знал, зачем же шел сюда, на Каштак?
— Дак нас ведь, Федот Иваныч, не серебро, а золото интересует, — прищурился хитро Тупольской. Посмеялись. И Попов еще спросил:
— Ну, а если не найдем золото? Вдруг такое случится… Тогда что?
— Тогда на том и конец. Тогда и жить не к чему.
— Ну-у?! А если найдем… чего тебе от него, от золота?
Тупольской смотрел на пламя костра, не спешил с ответом.
— А тогда… тогда, Федот Иваныч, фамилью нашу возвысить хочу, потому как имею на то полное право…
Попов усмехнулся, опять внимательно поглядел на Тупольского и неожиданно прервал разговор:
— Ну, пора и на отдых. Завтра рано тронемся в путь. Дорога у нас еще длинная.
В конце июня экспедиция Попова прошла вдоль безымянного ручья, впадающего в Каштак, опять рыли шурфы, промывали песок, но ничего не нашли. Золота не было. Тронулись в обратный путь. Дни наступили жаркие. Донимал гнус. Люди пали духом. Поругивали втихомолку Попова. Золото… откуда ему в этих местах взяться? Да и зачем, спрашивается, золото Федоту Попову, состояние которого, нажитое на винных откупах, исчисляется в миллионах… Другое дело Тупольской — тому фамилью свою надобно возвысить. А Поповы и без того по всей Сибири известны… Но вот ведь не жалеет Федот Иваныч ни сил своих, ни средств — обошелся ему поход на Каштак в сто тысяч рубликов!.. А воротилися ни с чем. Другой бы вовремя себя окоротил, отказался от дальнейшего риска, а Федот Попов, отдохнув и поразмыслив, решил снарядить новую экспедицию, намереваясь на сей раз идти к отрогам Кузнецкого Алатау.