— Черствый ты человек, Руденко!
— А почему я не мякиш? Ты об этом подумал?
— Такой сроду.
— Брешешь, гадюка! Три года действительной та три года войны — и ни одного лычка! Да что я, скаженный? Быть добреньким после этого.
— А я так располагаю, братики, — вступил в разговор ополченец, сидевший рядом с Руденко, поглаживая пальцем блестящий кончик своего маленького носа с детскими круглыми ноздрями. — Почему у Дятлова Марина и днем и ночью в глазах стоит? Потому девка глазастая. А в глазах вся сила у бабской любви.
— Верно, Чепиков! — подхватил Дятлов и пошел укладываться на соломе за печью.
— Можно газетку посмотреть? — спросил Северьянов у Руденко, принимая его за старшего в караульной команде.
— Читай, потом нам расскажешь, шо там брешут.
На четвертой полосе сообщалось, что Центросибирь объявила себя властью в противовес «Комитету спасения революций», образованному из юнкеров, казаков и комсостава. Военный комиссар издал приказ о роспуске военного училища и школы прапорщиков во избежание излишнего двухмиллионного расхода народных средств. В ответ на это юнкера и казаки открыли по Совдепу пулеметный огонь. Со стороны Совдепа дали отпор. Произошел кровопролитный бой. Совет поддержали гарнизонная артиллерия и Красная гвардия. После ультиматума, который Совет предъявил казакам и юнкерам, последние были разоружены. Власть Советов закреплена. — Северьянов мельком скользнул глазами по караулке, перелистал в памяти возможные способы бегства и продолжал читать:
«Казанский Совет вынес решение закрыть буржуазную газету «Камско-волжская речь». (Подумал: давно бы пора!) Из разных концов России писали: одни — об организации новых управлений имениями из батраков и солдат-инвалидов, другие — о том, что в волости решили волостную земскую управу перенести в контору имения (вновь решил про себя: пора бы распустить ее совсем); третьи сообщали, что часть излишнего скота имений они постановили отправить на нужды армии («Надо и нам сделать это»); откуда-то сообщали, что домолачивают помещичий хлеб. Читая газету, Северьянов все время чувствовал, как окружавшая его братия присматривалась к нему и что их мысли заняты им. Он начал опять напряженно перебирать в голове возможные способы побега. Осененный вдруг радостной мыслью, он чуть не вскочил с места, но в одно мгновение вернул выражению лица своего спокойное равнодушие ко всему окружающему. «Это самое лучшее. Так и сделаю!» Положил газету на стол.
— Можно… в уборную? — обратился он тихо к Руденко.
— Что за вопрос? Естественные надобности первее всего! Карасев, дай мне сюда моего винта! — И скомандовал: — Геть, за мной! Оправишься, а там сведу тебя к самому Дракону, а ты, Чепиков, — бросил он своему курносому соседу, — тут за меня останешься.
— Ладно, браток! — подмигнул Чепиков. — Отчаливай налево! Как-нибудь обойдемся без хохлов.
На дворе уже вечерело. На востоке загоралось зарево вылезавшей из-за горизонта луны. Северьянов, войдя в уборную, закрыл за собой дверь на крючок из загнутой проволоки.
— Ты смотри, в очко не нырни! — крикнул ему с издевкой Руденко.
— А ты сам попробуй! — огрызнулся Северьянов, доставая из кармана брюк браунинг. Покряхтел с минуту и открыл дверь.
— Где ты такую гнетучку прихватил?
— Закрой хайло — и ни звука! — Северьянов указал на изгородь. — Ставь сюда винтовку! — кивнул в сторону лога. — И шагом марш!
— Та що ты, расстреливать меня хочешь?
— Еще слово — всажу пулю!
Руденко нехотя поплелся в указанном направлении. Северьянов, с винтовкой на ремне, пошел за ним. В стороне южнее вокзала неожиданно зачастили ружейные выстрелы. Руденко уныло поднял голову.
— Откуда ты на мою голову взялся, такой скаженный?
— Какая партия руководит вашей бузой?
— Та эсеры ж, хай им грец!
— А ты сам чем был недоволен?
— Та я же казал, как тилько уихал товарищ Усов, вот гарный хлопец був, так и зачали нас кормить гнилой воблой та прелым горохом. Подыхать стали, мутит, крючит, кишки в рот и — в Могилевскую губернию! В нашем батальоне человек двадцать отравилось. Да бул еще такий тут комиссар Юшкевич, всеми юристами в городе, подлюга, заведовал, у буржуев золото отбирал. Одного железнодорожника под видом буржуя расстрелял и сам утек. Эсеры подняли рабочих депо, а к нам Дракон прибежал: «Геть за мной!» Ну, и пошла буза.
Ружейную перестрелку заглушили частые пулеметные очереди. В одно мгновенье показалось, что бой шел совсем рядом, в самом конце спуска в лог. Скоро вышли на берег небольшой речушки, заросшей голым лозняком. Не успели сделать десяти шагов вдоль речки, из лозняка: «Отзыв!»