В этот день самым многолюдным был семинар у профессора истории, словоохотливого отзывчивого энтузиаста. Доклад о Пугачевском бунте делал Северьянов.
Читая лекции, профессор всегда покидал кафедру и ходил торопливыми шагами вдоль первого ряда слушателей. Говорил он горячо, убедительно, подкрепляя суждения фактами. За это и полюбил Северьянов, как и многие другие учителя-курсанты, профессора и его предмет. Во имя этой любви Северьянов согласился первым сделать доклад — на семинаре побаивались горячей и откровенной критики прямолинейного ученого.
Закончив доклад, Северьянов почувствовал, что выступал не как ученый исследователь, а как агитатор: высказывал свои большевистские суждения резко и неоспоримо, доклад направлял острыми углами против эсеровского понимания взаимоотношения крестьян и рабочих.
Профессор улыбнулся. Сидя за столиком, рядом с кафедрой, он с большим удовлетворением потирал свои длинные худые ладони. В глазах профессора светилась нетерпеливая надежда; есть, мол, над чем поломать копья! Молодец докладчик! Сумел остро и полемически поставить вопросы.
Первым в прениях выступил, как и следовало ожидать, Шанодин.
— У докладчика Емельян Пугачев — большевик, и бунт разбойного донского казака — большевистская революция, — начал Шанодин, поднимая и опуская брови, закидывая голову, встряхивая красиво уложенной черной шевелюрой.
Он не заботился о доказательствах, смело и еще более неоспоримо, чем докладчик, утверждал, что все сказанное Северьяновым в докладе и не пахнет наукой, что докладчик свои субъективные взгляды и отношения к предмету выдает за результат научного исследования…
Профессор посматривал то на Северьянова, сидевшего за кафедрой с убийственной улыбкой, то на Шанодина, у которого лицо стало болезненно-бледным, то на оживленно-внимательных слушателей. Облокотись о столик, он слегка постукивал по стольнице костлявыми пальцами.
— А в отношении, так сказать, концепции, — заключил победоносно свое выступление Шанодин, — в северьяновском докладе всякого жита по лопате.
С возражениями Шанодину и в защиту северьяновского доклада выступила Софья Павловна, как всегда, бодрая и искренне радостная тому, что она вот, мол, живет и имеет еще силы утверждать свои взгляды и оспаривать чужие. Беспощадно окая, она говорила:
— Товарищ Шанодин не прав. Доклад Степана Дементьевича изумительно хорош. В докладе столько интересных новых исторических подробностей, и все они приведены в такую стройную систему, что выводы напрашиваются сами собой, и отрицать их голословно может только человек с резиновыми пробками в ушах…
Раскатистый хохот на время приглушил последние язвительно-простодушные слова Софьи Павловны. Когда смех стих, она, глядя на Северьянова светлыми усталыми глазами, продолжала:
— Особенно интересно и ново то, что товарищ Северьянов нашел и использовал неопубликованные архивные материалы, которые подтверждают осознанную еще и Пугачевым общность революционных интересов между крестьянами и рабочими. Сделать докладчику такой вывод помогло именно то, что он смотрел на исторические факты глазами большевика, а не эсера. Эсеру Шанодину такой вывод, конечно, пришелся не по вкусу, это и понятно: эсеры даже сейчас в пику Ленину стремятся доказать антагонистичность интересов рабочих и крестьян. Шанодин потому так недобросовестно и исказил смысл доклада товарища Северьянова. Нехорошо! Недостойно, товарищ Шанодин! Я должна напомнить вам, молодой человек, что пошлы и неприятны люди, у которых мысли не есть плоды их жизни, их честного труда. Степану Дементьевичу, — костромичка растроганно кивнула Северьянову, — большое спасибо за интересный и содержательный доклад.
Большинство слушателей искренне одобрило речь Софьи Павловны гулкими хлопками и одобрительными восклицаниями.
Много интересного услышал Северьянов от выступавших за Софьей Павловной. Он то бледнел (когда хвалили), то краснел (когда критиковали). Его карандаш быстро скользил по желтому листку ученической тетради. Наконец наступила минута, когда профессор дал ему слово заключить прения.
Северьянов поклонился и быстро, по-военному, выпрямился, вскидывая волосы со лба. Искренне поблагодарил товарищей за горячее сочувствие его мыслям и особенно Софью Павловну, которая смело раскидала шанодинские грязные камни. А в заключение сказал:
— Своим выступлением Шанодин, мне думается, доказал только одну истину: что он очень плохо знает большевиков. А ведь каждому из нас и ему известно, что, вступая в борьбу с противником, надо его все-таки хорошо знать.