— Сапоги хоть бы сняли! Сейчас придет Токарева. Она пропишет вам ижицу…
Но ни Северьянов, ни Ковригин глазом даже не повели в ответ на его замечание.
— Может быть, вам сапоги прикажете снять, товарищи учителя-интернационалисты?!
Северьянов и Ковригин неожиданно, как по команде повскакали с кроватей. Сидя на матрацах, строго смотрели друг на друга. «А ведь он дело бормочет!» — говорили их перекрестные взгляды.
— Ты о Токаревой серьезно? — косо посмотрел Северьянов на Борисова, который встал и, звеня железной пряжкой, туже затянул ремень на своем тощем животе.
— Жрать хочется! — вместо ответа изрек он.
— На вот, хлебни! — Северьянов достал со столика у своего изголовья стакан, наполненный почти до краев черным, как деготь, чаем. — Замори червяка. Мне глотка четыре оставь!
Борисов принял стакан, отметил на нем пальцем свою норму и выпил точно по отмеченному месту.
— Спасибо!
— Допивай уж! — сказал Северьянов.
— Хватит: умеренность — мать здоровья! — Борисов поставил стакан с недопитым чаем на прежнее место. — Теперь до завтрашнего обеда дотяну. Деньков пяток перетерпеть бы, а там деньжат подбросят. На Сухаревке картошка, говорят, подешевела! — Подумал, помолчал и добавил, невольно понизив голос: — А может быть, и без картошки привыкну к осьмушке.
— Дело, Коля! — пропел Северьянов, кладя на кровать книгу и опираясь ладонями о свои колени. Густые брови его низко опустились над блестящими черными глазами. — Под влиянием голодухи ты скоро станешь самым свободным и мужественным среди нас человеком.
— Я не собираюсь еще в бочку лезть, — возразил Борисов и, притворяясь обиженным, высоко поднял голову. — Дальше толстовского опрощения не пойду! — И он полез под подушку за книгой.
— Эгоизм, — прочитал Борисов громко и медленно, — тщеславие, тупоумие, ничтожество… во всем — вот женщина… — И устремил свой взгляд на Северьянова, поясняя: — Так говорит Лев Николаевич Толстой устами Андрея Болконского.
— И вам это нравится?! — услышали вдруг все звучный голос Токаревой.
Ковригин и Северьянов выпрямились по-военному — быстро и браво. Токарева, стоя у порога, смотрела на них со снисходительной улыбкой. Потом она внимательно, с санитарно-гигиеническим пристрастием окинула комнату и еще раз ее обитателей.
Северьянов решил выручить попавшего в беду Борисова.
— Если Толстой так думал о всех женщинах, — сказал он внушительно, — то хоть он и великий художник, а сказанное им жестоко и ложь.
— Ну, уж и рубанул! — с улыбкой скрытого одобрения возразила Токарева. — Не Толстой, а Белинский.
— Степа у нас всегда рубит со всего плеча, не взирая на лица, — лениво закрывая книгу, встал Борисов и подвинул стул Токаревой.
— Да, смело сказано, но неверно и грубо, — вздохнула Токарева и оглядела комнату. — Вы сегодня паиньки — не валяетесь в сапогах на кроватях.
Ковригин и Северьянов хитро переглянулись.
Токарева тщательно поправила подушки и одеяла, сперва на кровати Ковригина, потом Северьянова, еще раз оглядела комнату.
— Плохо жилось бы на свете нам без женщин, — с притворной грустью выговорил Северьянов и сел на стул у изголовья своей кровати. — Серьезно говоря, женщины нас очеловечивают. Иной вот-вот готов опуститься и сесть в лужу или загулять, а вспомнит мать, жену или любимую девушку и подтянет поводья.
Токарева внимательно слушала. Какая-то льдистая свежесть освещала сейчас ее матово-бледное лицо с тонкими правильными чертами.
— Стыд перед другими — хорошее чувство, но стыд перед самим собой, по-моему, чувство, более достойное человека.
— Стыд перед самим собой, — ощущая непонятную радость, подхватил Северьянов, — это очень здорово сказалось у тебя, Маруся. Я люблю такие вот мысли. Они входят в сердце, как песня!
Ковригин подмигнул Борисову, надел фуражку, повертывая ее на голове за козырек вправо-влево, и вышел из комнаты. Борисов, чуть помешкав, последовал за ним.
— Видишь, Маруся, какие у меня чуткие товарищи! — улыбнулся Северьянов и выразительно посмотрел в лицо Токаревой.
Она передала Северьянову пригласительный билет на пятый съезд Советов и сказала, выдерживая пристальный взгляд Северьянова:
— Меньшевики тоже собирают свой всероссийский съезд рабочих уполномоченных и, кажется, открывают в один и тот же день со съездом Советов.