— А эсеры чем заняты?
— Я не хожу больше на их собрания.
— Зря. А почему Коробов сам не пришел?
— Его срочно вызвали в Высший военный совет.
Северьянов начал ходить по комнате: «Все-таки что же замышляют против нас эсеры? — думал он. — А? Что-то замышляют! Зря она перестала ходить на их собрания».
— Эсеры готовятся к чему-то серьезному, — услышал он, как ответ на свои мысли, звучный, ставший ему приятным голос Токаревой. — Степа, если учителям-большевикам придется взяться за оружие, не гони меня от себя! Я хорошо стреляю из винтовки.
— Как бы они тебя за предательство не ухлопали раньше, чем понадобится нам взять оружие! — сорвалось у Северьянова.
— Мне нечего предавать: я их планы и намерения знаю не больше, чем ты. — Лицо ее стало вдруг сухим и строгим.
— Ты сегодня видела Шанодина?
— Нет.
— Советую тебе избегать встреч с ним. Помимо эсеровской дичи у него кипит своя собственная.
Токарева подняла красивые черные брови, взглянула на Северьянова с пристальным вниманием:
— Он вчера говорил мне, что гордится чистотой своей совести, что он никогда не изменит своим убеждениям.
Северьянов остановился возле Токаревой и выговорил, с особым напряжением подыскивая слова для своей мысли:
— Человек — ничто; убеждения человека — все. Это правда. Но ты же сейчас не без убеждений?
— Нет.
— Ты приняла наши убеждения?
— Да.
— Все разговоры эсеров о народолюбии, — продолжал Северьянов, — самая отвратительная ложь. Наши, например, красноборские холуйствовали перед князем Куракиным и оправдывали это тем, что-де Англия не признает власти даже их эсеровских советов без князя Куракина. Они ждали благословения своей власти не от русских рабочих и крестьян, а от королевы английской. — Северьянов неожиданно вспомнил добродушно-ленивое подшучивание Борисова над его безудержной ненавистью к эсерам и особенно к Шанодину, и ему стало смешно, что он бывшей эсерке старается внушить свое эсероненавистничество.
— Я целиком согласна с твоей характеристикой эсеров, — сказала тихо Токарева.
На колоннах Большого театра полощется огромный красный транспарант. Белыми крупными буквами на нем написано: «5 Всероссийский съезд Советов рабочих, крестьянских, крас. арм. и казачьих депутатов». Под транспарантом строгой пионерской линейкой движутся к главной входной двери депутаты в белых русских рубашках, в матросских бушлатах, в солдатских гимнастерках и офицерских кителях. Кое-кто из военных держит на локте шинели. Северьянов след в след ступает за Коробовым. И вдруг с конца очереди из уст в уста побежал шепоток: Ленин! Северьянов огляделся: Владимир Ильич шел к боковому запасному выходу из театра. С ним рядом шла Мария Ильинична.
Ленин был в том же, что и на учительском съезде, старом, но чистом черном костюме с черным галстуком на снежно-белой рубашке. На голове все та же желтая рогожная кепка, которую впервые увидели рабочие, солдаты и матросы у Ленина в кармане его пальто, когда они весной семнадцатого года подняли Владимира Ильича на броневик у Финляндского вокзала.
Поравнявшись с очередью, Ленин снял кепку и приветливо поклонился делегатам.
С осторожным неодобрением кто-то в очереди тихо заметил:
— Зря Центральный Комитет разрешает Владимиру Ильичу ходить сейчас так, без охраны.
— Владимир Ильич, — возразил тоже негромко чей-то решительный голос, — больше беспокоится о своих обязанностях, чем о своей безопасности…
В зале театра шелестел предгрозовой шумок. Говорили негромко, спорили пока вежливо. Левые эсеры занимали правые места. Весь партер и все балконы были заняты делегатами и гостями.
Коробов с помощью знакомого ему латыша из охраны провел Северьянова в середину партера и посадил слева от себя. Сам сел рядом с пожилым солдатом, который оказался левым эсером.
— Так надежней будет, — улыбнулся Коробов.
— Неужели ты, Сергей, думаешь, — шепнул Северьянов, — что я полезу драться с этим мокрым лаптем?
— Сухой лапоть, землячок, мокрому завсегда сродни! — услышав его, с расстановкой и язвительно произнес солдат-эсер. — Надели на шею России брестскую петлю да еще и зазнаетесь. Сегодня мы заставим вас в мелкие клочки порвать ваш Брестский договор.
— Интересно, как это вы заставите? — оттеснил Коробов локтем Северьянова, который рванулся к эсеру. — Здесь нас почти восемьсот человек, а вас с небольшим триста…
— Мы разоблачим ваш Совнарком, который скрыл от народа, что немцы предъявили ультиматум: отправить им на два миллиарда мануфактуры.