— Кажется, пора обедать? Здесь вкусно и сытно кормят. Не то что у нас в Москве. Чудесные щи со свининой!
Иволгин проводил москвичей почтительным поклоном.
Сергеев взял под руку Хлебникову и следом за математиком, подлаживаясь под шаги своей спутницы, быстро вышел из преподавательской комнаты.
Иволгин недоверчиво вперил глаза в дверь, аккуратно прикрытую за собой Сергеевым.
— Каждый человек — узел, — проговорил он. — Только не в каждом узле одинаковое число ниток, за которые его дергают.
— Кто дергает? — спросил с фамильярной усмешкой Овсов.
— Враги и друзья.
— А кто чаще? Друзья или враги?
— Вы прекрасно знаете кто, — с тонкой иронической улыбкой уклончиво ответил Иволгину; указав движением головы Демьянову на дверь, попросил его проверить, не остался ли и не бродит кто-нибудь из курсантов по коридору.
До курсов Иволгин считал власть своего авторитета среди учителей незыблемой. Теперь все чаще и больнее его беспокоила мысль: «Вчера кричали «осанна», сегодня кричат «распни». Страшно жить, но надо и хочется жить!» — Умные, лишенные блеска глаза его устало опустились.
— Что, господа, мне нравится в Северьянове, — сказал он, — так это его непосредственность. Она придает ему колорит и характер.
— Влепит он вам однажды оплеуху, — бросил желчно, грубо Овсов.
— Да, — вздохнул уныло Миронченко. Взгляд его лениво обошел лица присутствующих. — Необъятные силы в этом поросенке. Если он так только визжит, то как же он захрюкает?! — И, обращаясь к одному Иволгину, добавил: — Теперь нам с вами остается только одно: услаждать душу воспоминаниями… В других местах учителя поднимают народ против узурпаторов, а мы с вами даже на мало-мальскую оппозицию неспособны. Скоро никто нас с вами понимать и слушать не будет. — В последнее время Миронченко погрузился в состояние мрачной апатии, которая связывала ему душу и убивала деятельную восприимчивость.
— Я не согласен с вами, Михаил Сергеевич! — почтительно возразил Иволгин. — Мы еще пригодимся!
Овсов, следя глазами за Иволгиным, нашептывал Гедеонову:
— Говорят, что Иволгин, чтобы соблюсти молчание за едой и хорошо жевать пищу, жрет всегда один в пустой комнате. Над столом в этой комнате, под лампой висит плакат, на котором его собственною рукою написано: «Хорошее пищеварение — основа здоровья, а тщательное разжевывание пищи — основа хорошего пищеварения».
Демьянов хранил терпеливое молчание, часто и несмело посматривая на Овсова.
— Господа! — отмахнувшись наконец со смешком от Овсова, промолвил Гедеонов. — Тут высказывали свое мнение о Северьянове. Разрешите и мне в кружку доброжелательных сплетен положить свою лепту! Представьте себе восторг, по-детски простодушно и бесхитростно выражаемый, и подчас дурной русский язык, при этом и досаду на себя за неумение выразиться!.. Это и есть Северьянов среди нас, старых зубров дореволюционной интеллигенции. Я не разделяю очень резкого о нем мнения Михаила Сергеевича и особенно Овсова и нахожу, что с ним можно сработаться. — Гедеонов поглядел вокруг себя.
— Не выкручивайся! — наградил его Овсов наглым взглядом. — Я ему не передам твои слова. А если и передам, он мне не поверит.
Гедеонов шмыгнул тонкими ноздрями и дунул несколько раз нервно на давно уже погашенную свою папироску.
— Напрасно вы подозреваете Матвея Тимофеевича в неискренности, — улыбнулся своей обычной, учтивой и корректной улыбкой Иволгин. — По-моему, всегда хорошо сказать что-нибудь новое в пику старому. — В каждом слове и движении Иволгина чувствовалось, что он уважал себя и привык к уважению. Ласково и покровительственно оглядев всех, он выговорил с серьезной тревогой: — Хватит, господа, сплетничать! Медведь выпустил когти. Чтобы он не разорвал нас с вами на куски, надо упасть ниц и замереть, то есть, проще говоря, показать вид, что мы сдаемся на его милость и готовы пересмотреть свои старые позиции.
— Конечно, бить в стену лбом смешно и больно, — вставил Овсов со своей грубой непосредственностью.
По лицу сидевшего за его спиной Гаврилова ползал бессмысленный смешок. Умные глаза Иволгина снисходительно-насмешливо улыбнулись, не теряя своего обычного выражения учтивости.
— Но я, господа, — продолжал Иволгин, — уверен, что следующий учебный год мы будем начинать с нашей законной властью, созданной учредительным собранием.