Таня вся вспыхнула и почти с испугом, но внимательно посмотрела на него. Северьянов почувствовал ее волнение, искоса взглянул на нее.
Таня взволнованно спросила:
— А почему особенно по вечерам? — и вопросительно уставила на Северьянова свои темно-зеленые выразительные глаза.
— Не знаю… Неприятный он для меня человек, холодный, напыщенный, сухой. И чисто и опрятно все на нем, а я чувствую, что он грязный. А ведь грязь прилипчива.
Они остановились. Справа за зеленой изгородью, обступив с трех сторон голубой домик, изнывали под тяжестью плодов яблони и груши. А над ними небо, далекое, беспредельное, без единого облачка, одна лазурь, облитая горячим сиянием солнца.
— У тебя, Степа, очень чуткие брови! — счастливая, озорная улыбка осветила вдруг скуластенькое лицо девушки. — А у Демьянова брови чурбаны какие-то!
— Опять сравниваешь, — улыбнулся тихо Северьянов, — а обещала не делать этого. Помнишь?
— Помню. Да ведь сердцу не прикажешь. Это оно сравнивает.
— Умное у тебя сердце, Таня!
— У Демьянова, — продолжала Таня, — когда он говорил со мной при наших встречах вечерами, взгляд всегда загорался мрачным огнем, лицо становилось бледным.
— Сине-бледным! — поправил Северьянов.
— Да-да! Мне было страшно. Вот у тебя я никогда не замечала такого взгляда. И с тобой мне никогда не бывает страшно. Даже делаюсь смелее, чем одна.
— Брови, взгляды, — возразил с добродушной усмешкой Северьянов, — все это пустяки, Таня, мы с ним в главном противоположны.
Северьянов взял Таню под руку.
— Я люблю людей, — продолжал Северьянов свою мысль, вызванную разговором о Демьянове, — но презираю надутых, напыщенных пошляков, которые пресмыкаются и угодничают перед вышестоящими, у которых главное в жизни хоть чем-нибудь отгородиться от людей, возвыситься над ними и глядеть на них глазами земского начальника, завести целый штаб холуев и помыкать ими, продолжая по-прежнему лизать пятки тем, кто сидит хотя бы одним этажом выше.
Подходили к зданию почты. Таня остановилась, открыла свою бархатную черную сумочку и, удостоверившись, что не забыла деньги, отложенные ею для перевода матери, бережно замкнула замок.
Лицо Северьянова выражало в эту минуту необычайную для него задушевную нежность. Он снова взял Таню под руку и повел очень бережно по каменным ступенькам высокого крыльца белого кирпичного здания почты. В зале для посетителей, увлекая за собой Северьянова, Таня жизнерадостной легкой походкой подошла к окошку, где принимали денежные переводы. Северьянов приятно ощутил тепло маленькой ее ладони с тонкими пальцами. Приятно размягчилась его душа от ласкового касания этих детских пальцев. Он послушно остановился, где указала Таня, чуть поодаль от нее, и следил за движением ее рук, когда она, разговаривая с сотрудницей почты, подбирала свои золотистые локоны под темно-серую шляпу с черной лентой. Сердце его наполнилось радостью ожидания.
Таня аккуратно отсчитала деньги, передала их сотруднице и, приняв от нее квитанцию, со вздохом облегчения подошла к Северьянову, улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему:
— Ну вот, теперь я наконец успокоилась.
Таня заговорила с Северьяновым о предстоящем вечере самодеятельности, о своем выступлении на нем в роли панночки из «Майской ночи» Гоголя и не почувствовала на себе взгляда Гаевской, когда та, остановившись у окошка «До востребования», обернулась и с деланным равнодушием уставилась на нее своими светло-карими с поволокой глазами.
«Какая же ты, Танюша, по сравнению с ней наивная девчонка!» — любуясь ею, думал Северьянов.
Северьянов взял Таню под руку, и они вышли на улицу.
— Степа, — обратилась Таня к Северьянову, — Демьянов часто мне говорил, что жизнь очень сложна. А я не чувствую, не вижу этой сложности. Знать, я очень глупа…
— Жизнь, Таня, сложной делают тунеядцы и подлецы, творцы фальшивых буржуазных отношений между людьми. Они пылят всем глаза выдуманной ими и как бы только им одним понятной сложностью.
Они подходили к голубому домику, утопавшему в яблонях, вишнях и грушах. Из открытого окна плыли тихие звуки. Женский голос пел:
Северьянов вспомнил, как Токарева декламировала ему эти слова, и они чем-то ему не понравились. Таня тревожно взглянула на него: ей тоже чем-то не нравились слова этой песни, чему-то в них не хотелось верить. Ведь жизнь казалась нескончаемым солнечным утром!