— Хотите познакомиться сейчас с здешним учительством? — спросила Гаевская. — У отца Николая собирается почти половина учителей волости.
— Спасибо, в другой раз с удовольствием, а сегодня не могу.
— Может быть, вам вообще нельзя у священника бывать, как большевику?
— Запрета нет, но, признаюсь от души, мало радости.
— Тогда в следующее воскресенье ко мне в Березки, пожалуйста! У меня соберутся учителя соседних школ. Приедете? Приезжайте обязательно! Буду очень, очень рада.
— Вот к вам непременно приеду и обязательно в следующее воскресенье.
Учительницы собрались уходить. Северьянов подошел к Стругову, разговаривавшему с добровольцами.
— Я отлучусь на минутку.
— Ладно. — Стругов наградил Северьянова отеческой усмешкой. — С учительницами тоже надо проводить работу.
Когда Северьянов, Гаевская и Даша проходили мимо группы пустокопаньских парней, Николай Слепогин толкнул локтем Василя:
— Охотник наш учитель до женского полу.
— У всякого Гришки свои делишки, — хитро подмигнул Василь. — А промеж того-сего, и они им не брезгают.
— Учителка эта березковская, — продолжал Слепогин после глубокого вздоха, — за один ее взгляд… ну словом, в такие глаза глянешь — сразу свянешь. В прошлом году в церкви ее в первый раз увидел — так и пристыл к полу.
— Смотри, не вызови учителя на дуэль.
— Его Маркел за вашу Наташку уже вызвал. Только новый учитель наш — это, брат… Шапку прострелили, а он хоть бы хны.
— Братьям Орловым, промеж того-сего, теперь при нашей солдатской власти не сдобровать. А Маркел жди, как вол обуха, и не дрыгни.
Слепогин повел слезящимися глазами по площади, остановил взгляд на густой толпе, среди которой дружки Маркела поднимали пыль столбом, и медленно почесал за ухом:
— Орлы еще повоюют. Ты думаешь, кто дуло винтовки сегодня на учителя навел?
— Маркел, кто ж еще.
— А как, смотри, хитро глаза отводит: я — не я и хата не моя. — Слепогин вытер рукавом своего белого жупанчика глаза. — Ты говоришь, солдатская власть? В Корытне раньше нас ее организовали. А из города по просьбе таких вот, как наши Орлы, корытнянских бугаев отряд прискакал и разогнал солдатскую власть. Опять там всеми делами земская управа вершит. И у нашего однорукого черта в городе, говорят, сам председатель земской управы друг.
Василь и Слепогин долго судачили о судьбе Красноборского ревкома. А над площадью визжала гармоника, ныряли и кувыркались голоса пьяной разухабистой песни.
Глава VI
В небольшое окошко тесной, душной и дымной каморки учителя падал тусклый свет осеннего дня. Северьянов сидел на табурете между кроватью и столом. Перед ним лежала стопка тетрадей. За столом на табурете, положив по-ученически руки на стольницу, сидел Андрейка, брат Ариши, такой же черноглазый, с такими же густыми черными ресницами, как у сестры. Только волосы на голове у Андрейки были редкие, выцветшие, лицо и худые длинные пальцы бледны. Андрейка шевелил с болезненным напряжением пальцами и губами. Наконец, посмотрев робко на учителя, выговорил неуверенно:
— Четыреста восемьдесят девять.
— Правильно, Андрейка! Пятый раз безошибочно сложил трехзначные, а в классе почему не мог?
— Слепогин просмехает.
— Просмехает?
Андрейка ободрился, поднял лицо. Северьянов улыбнулся:
— Хорошо, я его накажу! А тебя посажу к девочкам!
На лице Андрейки вдруг выразилось и отчаяние, и испуг, и просьба:
— Они еще хуже просмехают…
— Тогда как же нам быть?
На густых длинных ресницах Андрейки заблестели слезинки.
— Ладно! Не горюй, что-нибудь придумаем!..
Кто-то тихо постучал в дверь. Северьянов крикнул:
— Можно!
Вошла Ариша с узелочком, который сразу же поставила на лежанку. Андрейка встал, опустил руки по швам.
— Ну, как он?
— Хорошо считает… Очень рассеянный только.
— Он у нас такой после болезни стал… Воспаление в голове было… Теперь похож на выродка.
Последние слова Ариши, которые хоть и сказаны были ею мягко, с обычной для нее осторожностью, поразили Северьянова. «Неужто она такая бесчувственная?» — подумал он.
— Жалко его! — поняла Ариша жестокость своих слов по взгляду учителя. — Иной раз смотришь на него, слез не удержишь… Я почти каждый день твержу и отцу и матери, что Андрейку обязательно дальше учить надо… К крестьянству он не способен… Иди домой, Андрейка!