— Ого! Предлагает? — выкрикнул кто-то из депутатов.
— Обнаглевшая гидра! — процедил сквозь зубы Вордак.
— «…Предлагаю, — повторил Северьянов, — для удовлетворения нужд бедноты и семей фронтовиков на вырубку и вырезку древесины безвозмездно Сороколетовскую и Высокоборскую дачи. Остальные мои лесные угодия считать неприкосновенными. В случае нарушения вотчинных владетельных прав моих я вынужден буду обратиться за содействием к командующему войсками Западного фронта генералу Балуеву. Князь Куракин».
После минутной могильной тишины Северьянов сказал леснику:
— Передай его сиятельству, что ревком и Совет лесными угодиями на территории волости распорядятся по-своему. Бедноте и семьям фронтовиков будем возить лес бесплатно на куракинских рысаках.
Зал отозвался громовым треском хлопков и разноголосым гулом. Семен Матвеевич с одним открытым глазом поднялся с места, подошел к Аверину и в замершем зале слегка хлопнул треухом по затылку своего друга:
— Всю жизнь, аспид, ради князя, где бочком, где ползком, где и на карачках…
— Отвяжись, Сенька! — дернул плечом лесник. — Чей хлеб ем, того и песенки пою; революция в пятом году была, а сколько нашего брата мужика перевешали да на каторгу отправили, забыл?!
Дверь с выразительными надписями распахнулась: к леснику прошагал продовольственный комиссар Красноборской волости лавочник Салазкин.
— Милый Корнюша, дай я тебя расцелую за твои золотые слова! — оттолкнув Семена Матвеевича, Салазкин стал лобызать Корнея. — Один ты не сошел еще с ума. А этого… — Салазкин повел дрожащую руку на Северьянова… — этого расстрелять как немецкого шпиёна, как смутьяна, подрывщика законной революции и власти!
— Хо-хо, какой ты, оказывается, злой! — переставил свою папаху Вордак. — Только в народе говорят: от сердитой свиньи визгу много, а шерсти нет. — Перевел взгляд на толпившихся у противоположной стены земцев, и странным ему показалось, что ни на одном лице среди них не увидел он сочувствия ни Куракину, ни Салазкину. Подумал: «Не прочь, подлюги, протянуть лапу к жирному куракинскому пирогу!»
Из толпы земцев кто-то укорил Салазкина:
— За себя не можешь толком дело делать, а кричишь за всех!
— Вас до одного всех расстрелять надо! — гаркнул Салазкин.
Со скамей депутатов ему отвечали уже с веселым смехом.
— Патронов у тебя не хватит, толстозадый!
— У него хватит: он на ветру блох ковал.
Салазкин разъярился.
— Не признаю вашей бандитской власти! Снимаю с себя продовольственного комиссара! Подыхайте с голоду, гольтепа несчастная!
— Иди лучше тухлыми селедками торгуй! — бросил спокойно Вордак. — Силантий Матвеевич, укажи ему выходную дверь!
Салазкин яро сверкнул желтыми глазами и рванулся к выходу. Кто-то под гомерический хохот зала бросил ему вслед:
— Дуй, Салазкин, по пеньям, черт в санях!
Из комнаты рядом с продотделом вышел в шинели с погонами поручик Орлов, за ним — трое учителей, тоже в офицерских шинелях, и Нил. Все чинно сели на скамье у стены за президиумом.
— Разреши вопрос, товарищ Стругов? — поднялся в третьем ряду молодой парень с забинтованной шеей. — Правда ли, что есть постановление уездной управы сажать в тюрьму членов крестьянских большевистских комитетов?
Стругов кивнул Северьянову: «Отвечай!» Северьянов распахнул шире полы своей шинели.
— Вождь эсеров нашего уезда Салынский, он же председатель уездной земской управы, предлагал принять такое решение. Оно было принято, хотя и не единогласно. — Северьянов взглянул на Баринова.
Парень с забинтованной шеей уставился на Орлова.
— А нельзя ли этому Салынскому самому пеньковый ошейник на глотку?
Баринов поднял руку, прося слова для справки, и, получив разрешение, встал.
— Президиум уездной управы действительно по предложению председателя Салынского, при двух против, принял в начале августа такое решение. Но оно было отменено губернской земской управой как опротестованное голосовавшими против. В числе голосовавших против был и ваш покорный слуга.
Слова Баринова были последним гвоздем в крышку гроба, под которой сами красноборские эсеры упрятали себя, став на сторону князя Куракина. Деревенским же богачам сейчас не было охоты больше воевать против бедноты за князя. Они до сих пор рычали и ревели на красноборских большевиков за то, что те оттесняют их от власти, но выступлению большевиков против князя и других помещиков большинство из них втайне сочувствовало. Только Орловы, Емельян и Маркел, решили сейчас защитить честь своей знаменитой в Красноборской волости фамилии. Емельян, распахнув полы армяка, подошел вплотную к последнему ряду скамеек и с вежливой ехидцей обратился к Северьянову: