«Тих ты, да лих! — подумал о нем Кузьма. — Молчал, как стена, а теперь кукиш из рукавицы кажешь». Маркел тоже встал.
— Ты, Кузьма, подумай! От нас зря откалываешься.
— Пошли! — скомандовал братьям привыкший приказывать Анатолий. Орловы, не прощаясь с хозяином и даже не закрыв дверей, вышли на улицу. Кузьма долго сидел за столом, опустив голову на ладони. Встал медленно, убрал со стола четверть с самогоном под лавку, хлеб и окорок — в подвесной шкаф на стене, опять сел и задумался: «У рака мощь в клешне, а у Орловых — в мошне. Некоторые потянутся за их мошной. Миллян — мастер увещать словами. Хоть и рыло у него свиное, зато голос соловьиный. Не одному он еще с лаптями в рот влезет…» Встал, подошел к полку, поднял полог. Жена его лежала, уткнувшись лицом в плечо старшему сыну. Северьянов, лежавший с краю полка с открытыми глазами, сел. В сенях послышалась возня и голос лесника:
— Чего ты меня пихаешь своим осиновым дышлом?
— Из этого дышла тридцать три холуя вышло, ты тридцать четвертый.
Кузьма открыл дверь. Проталкивая перед собой через порог лесника, Семен Матвеевич поставил в угол сырой осиновый кол рядом с веником:
— Ну вот, хошь сбоку припека, а и мы тут. Всю дорогу, анафема, упирался, кричит, будто черт с него лыко дерет.
— Не хочу свою голову в вашу петлю совать! — пробормотал Корней, озираясь, снимая и опять надевая свой треух. — Мне моя голова дорога. — И сделал шаг назад, к двери.
Семен Матвеевич перегородил ему дорогу:
— Зря шапку надел: я тебя не совсем еще отпел. — И протолкал лесника в красный угол, под образа: — Видишь, какой тебе почет?
— Почетно, да уши мерзнут! — буркнул Корней, но на этот раз покорился, сел за стол, подергивая плечами, как на морозе.
— Зябко, что ли?
— Зябко.
— Рака на водке настой, выпей — как рукой снимет. — Семен Матвеевич проследил, насколько успокоился его приятель, и обратился к Кузьме: — Я ему предлагаю завтра чуть свет отметить нам в Сороколетовской даче деревья на хату Шингле.
— А что я скажу князю? — возразил Корней, потирая ладони.
— Плюнь ты на своего князя!
— Тебе сверху легко плевать, а попробуй-ка вот снизу!
— Почему же это я сверху, а ты снизу?
— Потому что ты теперь выше князя себя ставишь, а я человек маленький. Да и ежели, между прочим, мы все в старостах ходить станем — некому будет и шапки перед нами снимать.
Семен Матвеевич подошел к Кузьме:
— Учителя куда девал?
Северьянов вышел из-за полога.
— Чего Орлы к тебе прилетали? — поздоровавшись с учителем и Кузьмой, продолжал допрос Семен Матвеевич.
— Предлагали у князя подряд взять на постройку нового флигеля.
— Очень уговаривали?
— Миллян, можно сказать, на карачках ползал.
— Миллян в ногах ползает, а за пятки зубами хватает.
Семен Матвеевич снял шапку, бросил ее на лавку и начал набивать трубку. Стоя среди хаты, он испытующе уставил в лицо Кузьме левый; широко округлившийся глаз. Правый, как всегда в таких случаях, сузился, почти закрылся:
— Ловко подъезжали они к тебе, Кузьма, а ведь главная задача у Емельяна сорвать постройку хаты и Шинглу опять натравить на ревком.
— Видно, что так! — согласился Кузьма.
Семен Матвеевич подошел к леснику:
— Слышал?
— А мне что до того? У меня на чужое добро руки не чешутся.
— Эх, Корней! По бороде ты — Авраам, а по делам — хам. — Семен Матвеевич выкатил из трубки горячий уголек. В душе лесника сейчас шла борьба между желанием отгородиться от большевиков и страхом перед последствиями.
На улице послышались торопливые шаги. Спустя минуту лихо открылась дверь. На пороге встал Ромась. Из-за его плеча выглядывал Николай Слепогин, Ромась скользнул взглядом по хате:
— Улетели?
— Коротко шагал, — сердито, с грудным свистом потянул из своей трубки Семен Матвеевич.
— Садитесь! — улыбаясь, подвинул скамью Ромасю Кузьма. — Доброму гостю хозяин всегда рад. Что там, в Сороколетове?
— Прошлой ночью братья Орловы сороколетовских кулаков собрали, а Шингла им колом подпер дверь, хотел с четырех углов поджечь. Да бабы помешали.
— Жаль! — плюнул на веник Семен Матвеевич. — Давно бы этих апостолов надо всех перелобанить да под лавку. Кузьму вот тоже они уговаривали, чтобы отказался Шингле хату рубить.
Северьянов сердито сдвинул брови и повел усталым взглядом по лицу лесника:
— Ты, Кузьма Ануфриевич, хорошо отпел Орловых.
Кузьма достал гостеприимно четверть, налил стакан самогонки и подал ее Северьянову. Тот решительно отказался: