Северьянов спрятал пакет в нагрудный карман гимнастерки и вошел в служебное помещение почты. Стругов медленно вслух читал письмо, переданное ему Куракиным, подписанное новым председателем уездного ревкома. Недели две тому назад Куракин, неожиданно появившийся в имении отца, под конвоем был направлен из Красноборья в город. В письме говорилось, что ревком допросил Куракина и предлагает не чинить препятствий к его выезду с необходимыми в дороге вещами; необходимые вещи выдать под расписку.
Таисия в распахнутом сером армяке поверх собольего манто, в черно-бурой шапочке с черной вуалью, чуть приспущенной, глядела прищуренными глазами в спокойное лицо Стругова. Куракин в офицерской шинели под тулупом, в серой каракулевой папахе следил за движением рук Вордака, который мял на столе свою порыжелую папаху и кусал колечки усов. По всему видно было, что он возмущен и письмом и действиями уездного ревкома. Иногда его сверкающие глаза скользили по лицам Таисии и ее брата. Куракин заметно был встревожен. Его самоуверенность, с которой он переступил порог этого здания, сменила мягкая и вкрадчивая готовность пойти на уступки, но лицо плохо скрывало отпечаток жестокости и злобы, которые он готов был обрушить на этих ненавистных ему людей. Таисия медленно перенесла на Северьянова свои еще более сузившиеся черные глаза, и ему показалось, что сейчас откроются ее тонкие сжатые губы, и красавица, привыкшая к власти и чужой покорности, вонзит в его лицо свое змеиное жало. Стругов кончил читать, и Вордак понял, что он тоже не согласен с письмом, но не считает удобным сейчас дискутировать.
— Что будем делать? — спросил Стругов.
«Усов не написал бы такого письма», — мелькнуло в голове Северьянова. Стругову ответил:
— Придется тебе с Вордаком поехать с ними! — Северьянов обвел Куракиных взглядом, в котором выражалось предупреждение: не очень-то надейтесь на безоговорочное согласие местной революционной власти с мягкодушием товарищей из уездного ревкома.
— Что они там делают?! — сорвалось все-таки у Вордака, но он тут же прикусил язык. Нахлобучив папаху, процедил сквозь зубы: — Ладно, пользуйтесь пока нашей добротой!
Осмелевший молодой Куракин выдержал с достоинством опасный взгляд Вордака и подумал: «Этот отъявленный негодяй готов меня сейчас на сук вздернуть!» И вслух:
— Я не сомневаюсь, что вас, большевиков, раздавит империалистический капитализм, и нам, истинно русским людям, придется расхлебывать кашу, заваренную вами! — При словах «истинно русским людям» у Таисии смешливо зазмеились брови. Северьянов прочел в ее взгляде насмешку над туповатой самоуверенностью ее брата. Она, сдержав улыбку, покусывала слегка губы. Взгляд ее стал еще пронзительнее. Пропустив брата, Стругова и Вордака, бросила Северьянову:
— А вы, оказывается, не так уж жестоки!
— Потому что мы сильны, — вырвалось у Северьянова.
— И смелы! — добавила Таисия. — А сила и смелость с жестокостью не уживаются. До свидания!
— Вряд ли оно состоится у нас с вами!
— Состоится, и непременно.
Когда из раскрытой двери пахнуло на Северьянова холодком, он почувствовал, что идет за Таисией, как на сворке, и остановился. Таисия тоже остановилась:
— Запомните, это третья, но не последняя наша встреча!
«Считает встречи! — мелькнуло в голове Северьянова. — Как у нее все слаженно: и слова, и движения». — В памяти встала последняя встреча с Гаевской, и больно царапнуло по его самолюбию: «Неужели Гаевская после нашей встречи действительно жила три дня в гостинице с Нилом? А впрочем, пошли они ко всем чертям!» — Северьянов поискал в памяти, но не нашел общего слова, какое подходило бы и к Гаевской и к Куракиной.
— Слушай! — заставил его очнуться голос Ковригина. — Вот Семен Игнатьевич, — он указал на стоявшего перед ними, водившего усами дьячка, — просит подвезти его. Мне, ты знаешь, надо срочно быть в штабе, собирать ребят в город, а тебе можно запоздниться. — Ковригин с хитринкой подмигнул дьячку. Северьянов заметил это и решил, что у Ковригина с дьячком какой-то против него заговор. Дьячок еще энергичней шевельнул усами, как ворон крыльями, и добродушно, с забегающей вперед благодарностью пробасил:
— Я бы не стал вас утруждать. Хуторок мой всего верстах в трех отсюда. Да, признаюсь, устал: отрабатывал у приятеля выпитое вино, превращенное им в воду.
Семен Матвеевич охотно предоставил место дьячку:
— Умный попутчик — половина дороги.
Бывают такие в январе дни, когда воздух пахнет маем и после серых ноябрьских и декабрьских дней солнечные лучи, отраженные снегом, так щекочут ноздри, что люди начинают чихать по-мартовски.