Большая часть красноборского отряда под командой Ковригина третьи сутки была в городе и, возможно, принимала участие в подавлении эсеровского мятежа. Из города шли самые противоречивые вести. Одни говорили, что большевики держат в своих руках вокзал и южную окраину города, прилегавшую к нему. Остальную часть города, по этой версии, заняли поднятые эсерами солдаты. Другие утверждали, что вокзал и весь город, за исключением небольшой части его в районе шпагатной фабрики и маслобойного завода, находятся в руках белых. И те и другие заявляли, что большинство солдат гарнизона держит нейтралитет и что восстали только два отдельных батальона под командой какого-то проходимца Драко-Дракона, пробравшегося в партию большевиков и пролезшего на пост уездного военного комиссара.
Говорили также о том, что к городу шли двадцать тысяч польских легионеров, которые везде свергают Советы и восстанавливают прежнюю власть, что им навстречу выслано собранное по северным и восточным волостям большевистское ополчение и будто бы произошел крупный бой на подступах к одной из железнодорожных станций и что польские легионы изменили направление своего движения в сторону Смоленска.
На всех перекрестках во все трубы трубили о наступлении немцев. Шли разговоры о всеобщей мобилизации для отпора этому наступлению. Положение в самом деле весьма критическое: легко было потерять голову, и некоторые действительно ее теряли — прятали либо уничтожали партбилеты, уходили в лес, попадали в лапы бандитам.
Но у большинства закаленных и ожесточенных невзгодами первой империалистической войны и не раз смотревших смерти в глаза личная судьба целиком слилась с судьбой революции и советской власти. Эти беззаветно вручали свою судьбу партии и шли туда, куда звала она. К таким и принадлежали товарищи Северьянова и он сам. Все надвинувшиеся тогда черной тучей события они представляли естественными препятствиями, которые надо опрокидывать и брать с такой же решимостью и отвагой, с какой они бросались на немецкие проволочные заграждения. Твердая вера в бесконечность своей жизни и воспитанная войной готовность умереть в любую минуту помогали сейчас Северьянову и его товарищам спокойно встречать самые разнообразные неожиданности. Северьянов не ломал голову над тем, как в городе проберется он к своим. Конкретная обстановка подскажет, как действовать. А может быть, и пробираться-то не придется: мятежники капитулировали, а они с Матвеевичем влетят в улицу с размашистым свистом полозьев на раскатах. На случай неожиданной встречи с чужим дозором Северьянов подальше запрятал браунинг, который он получил от Ромася взамен на свой маузер. Северьянова тревожило сейчас: правильно ли они с Вордаком составили по деревням подворно-семейные списки и хорошо ли Вордак подготовился к распределению земли. Особенно остро стоял вопрос с обмежеванием угодий будущей коммуны. То же с «дворцом» князя Куракина. Отдать его под общежитие или школу? А какую замечательную библиотеку оборудовала в нем из куракинских книг Даша! «Золото у Ковригина жена! Теперь, поди, где-нибудь у вокзала с медицинской сумкой под пулями раненых перевязывает. Везет же Ковригину! Ни о боге, ни о политике с ней не надо дискутировать».
— Гнедко фыркает, — перебил думы Северьянова Семен Матвеевич, вглядываясь в серые силуэты выплывавших из-за горизонта зданий собора, церквей и двухэтажной гостиницы. — Коли мой Гнедко в дороге фыркает, так и знай — впереди радостная встреча!
Почти рядом с санями вихрь поднял высокий столб звонкого сыпучего снега и понес его по полю, и тут Семен Матвеевич не потерялся:
— Черт с ведьмой венчается.
— Надень армяк, Матвеевич, а то подумают, с убитого. Начнут шомполами в санях шарить, а там у нас с тобой винтовки.
— Ничего, моя монашка меня обогреет! — Хитро подмигнув, старик добавил: — Твой перстень судьбу мою решил, потому я теперь по гроб жизни твой бесплатный ямщик. — Семен Матвеевич сунул, по обыкновению, небрежно трубку с пеплом в карман штанов и потянул к себе армяк. Стряхнув с него ворох снега, накинул Северьянову на плечи.
— Штаны спалишь! — заметил, улыбаясь, Северьянов.
— Тепло на ветер грех бросать! — Семен Матвеевич соскоблил концом кнутовища снег со своей бороды. В полуверсте от города большак с обеих сторон обступил молодой березнячок. Семен Матвеевич собрался приструнить своего Гнедка, но из березняка выдвинулась серая фигура.