А потом появился Луис.
Луис Вальдерес был младше меня на два года. Мы встретились на новильяде неподалеку от Альбасете, куда он приехал из родной Валенсии. Меня сразу покорила его элегантная и очень изобретательная техника, но я тут же почувствовал, что парень боится быков и, хотя мужество и гордость не позволяют поддаться страху, когда-нибудь это сыграет с ним скверную шутку. Луис был очень красив. Не так силен, как я, но несколько плотнее. Мы, цыгане, сухи, словно побеги виноградной лозы, и состоим из сплошных углов. Валенсийцы гораздо мягче. Слегка напевная речь и природная небрежность придают им изящество, которого мы лишены. Луис мне понравился. А после того как в Куэнке я спас ему жизнь, мы стали друзьями. Если бы я инстинктивно не бросился в бой в тот самый момент, когда Луис упал, бык поднял бы его на рога. Плащ на мгновение ослепил зверя, и тот в ярости бросился на меня. Что и требовалось. В тот же вечер Вальдерес, у которого не было родных, предложил мне побрататься, и я увез его с собой в Севилью. Там он познакомился с моими родителями и с Консепсьон. Шесть месяцев бок о бок мы сражались с быками, и журналисты в хвалебных статьях объединяли наши имена. Мы должны были получить альтернативу в один день, и оба только о том и мечтали.
Как-то в июне мы возвращались с корриды Сан-Хуан в Аликанте. Мы еще недостаточно разбогатели, чтобы разъезжать в машине с шофером, а потому всегда старались не пропустить поезд. В тот раз мы сидели в вагоне молча: во-первых, устали, а во-вторых, с некоторых пор между Луисом и мной возникло нечто вроде тонкой перегородки, и я тщетно ломал голову над причиной отчуждения. Вдруг я заметил, что Вальдерес смотрит на меня полными слез глазами. Я страшно удивился.
— Что с тобой, Луис?
Он попытался уклониться от ответа.
— Ничего, ничего, уверяю тебя…
— Да ну же! Ведь ты чуть не плачешь! — (Правда, надо сказать, у валенсийцев вообще часто глаза на мокром месте). — Я уже давным-давно хочу спросить, в чем дело. Ты переменился ко мне, Луис. Почему?
— Мне стыдно!
— Стыдно?
— Ты спас мне жизнь, а в благодарность я отнимаю твою!
Он разрыдался. А мне, хоть я и не понял ни одного из его слов, вдруг стало страшно. Я схватил его за грудки и ' потряс.
— Говори!
Но Луис продолжал молчать, и тогда ужасное подозрение пронзило мне сердце.
— Это связано с Консепсьон?.. — чуть слышно проговорил я.
— Да, — скорее выдохнул, чем ответил Луис.
Тут все закружилось у меня перед глазами, и я внезапно возненавидел своего друга. Подавив охватившее меня бешенство, я почти спокойно сказал:
— Я убью тебя, Луис.
— Мне все равно… в любом случае не вижу выхода из этого положения…
— Из какого положения, hijo de puta[9]?
— Так или иначе я потеряю либо тебя, либо Консепсьон… Я люблю вас обоих. Надо бы уйти, но она будет несчастна вдали от меня, а я — без нее и без тебя…
— Она тебя любит? И призналась в этом?
— Да.
Консепсьон… Я никак не мог поверить… Консепсьон и наши клятвы… наши, такие давние, обеты друг другу… Целый мир образов замелькал перед моими глазами, убеждая, что сама мысль об измене чудовищна. Консепсьон не может любить другого! Это невероятно! Я снова накинулся на Луиса:
— Ты врешь! Признайся, что врешь!
— Нет… — сдавленным голосом простонал он. — Мы уже давно хотели признаться тебе во всем, но не решались…
Еще никогда в жизни я не был так близок к убийству.
— Она твоя любовница?
Он кинул на меня возмущенный взгляд.
— Опомнись, Эстебан! Ты же ее знаешь!
— Ты целовал ее?
— Никогда! Какое я имел право?
— Но ты все же считаешь себя вправе отнять ее у меня?
— Нет… потому-то и сказал тебе…
Что за ночь я пережил!.. Я хотел убить их обоих, но отлично понимал, что никогда не посмею поднять руку на Консепсьон… Я знал, что могу заставить ее сдержать прежние клятвы, что она подчинится. Но разве будешь счастлив с женщиной, если она думает о другом?.. Я решил завтра же встретиться с Консепсьон и выложить ей все, что у меня на душе. Я напомню ей нашу юность. Я скажу ей, что нельзя предавать такую глубокую любовь ради, быть может, мимолетного увлечения… Я умолю ее… Но при этой мысли все во мне взбунтовалось. Эстебан Рохилла встает на колени лишь перед быком! Если же мы расстанемся врагами, Консепсьон уедет с Луисом и я больше никогда ее не увижу. А я не представлял себе жизни без Консепсьон!
Когда в комнату проникли первые лучи рассвета, я твердо решил принести себя в жертву, чтобы не потерять возлюбленную.