По глазам Луиса я понял, что мое предложение полностью отвечает его собственным желаниям и что, взяв на себя тревогу, которую ему так трудно скрыть, я спас самолюбие друга.
— Ладно, Эстебан, если тебя это успокоит… — И он смеясь добавил: — Мне нужно, чтобы ты был в хорошей форме!
Консепсьон горячо одобрила наше решение.
— Пойду собирать чемоданы. Если хотите, мы сможем выехать через час.
— О нет, только не ты!
Она сделала вид, будто не понимает, в чем дело, а Луис и в самом деле ничего не понял.
— Что с тобой, Эстебан? Ты не хочешь, чтобы Консепсьон ехала с нами?
— Я думаю, что… так будет лучше.
Мне показалось, что в глазах Консепсьон блеснули слезы.
— Ты хочешь отстранить меня от ваших дел, Эстебан? — шепнула она.
С каким облегчением я влепил бы ей пощечину! А Луис продолжал настаивать:
— Почему Консепсьон не должна ехать с нами?
— Потому что мы… мы едем в Линарес…
Но она прервала мои сбивчивые объяснения:
— Я буду тебе очень признательна, Эстебан, если ты позволишь мне самой решать, что делать.
Какая дрянь!
Мы остановились на часок в Альбасете, и я воспользовался случаем, чтобы предупредить Марвина и Рибальту. Я полагал, что чем больше народу соберется вокруг Луиса, тем лучше он будет защищен от всякого рода преступных покушений. Сам я намеревался в день корриды не отходить от матадора ни на шаг. Путешествие прошло довольно тускло — разговаривать никому из нас троих не хотелось. Погруженный в свои мысли Луис с трудом скрывал нервозность, а я, замечая его состояние, все больше тревожился. Сумеет ли он взять себя в руки на арене? Консепсьон застыла в неподвижности, и только ее горящие глаза все время искали мои, словно ища объяснения. Для нее я был единственным серьезным препятствием. У Консепсьон хватило ума сообразить, что я добрался до истины. А ведь всем известно, на какие уловки и хитрости способны ради достижения своих целей люди, одержимые навязчивой идеей. Я вел машину, но мне лишь с превеликим трудом удавалось сосредоточивать внимание на дороге.
Рибальта и дон Фелипе приехали в отель «Сервантес», где мы остановились, ночью. Рано утром Марвин зашел ко мне в комнату.
— Мне показалось, дон Эстебан, что я вам нужен и вы позвали меня неспроста. Я не ошибся?
— Нисколько, амиго. Луис в смертельной опасности. Помогите мне его защитить.
Детектив закурил и, выпустив через ноздри длинную струю дыма, осведомился:
— Что-нибудь новенькое?
— Еще бы!
Я рассказал ему о письмах и о том, какое вредоносное воздействие они уже оказали на тореро.
— Пакито — тот мальчик, который погиб в Линаресе во время последнего выступления дона Луиса перед отставкой?
— Да.
— Кем он был?
Я рассказал историю Пакито в общих чертах, не упоминая о материнской привязанности Консепсьон, чтобы детектив не мог сделать единственно правильного логического заключения. Рассказ явно показался ему не слишком убедительным.
— Ничего не понимаю… молодой мексиканец, по сути дела, оставшийся без родных… кому могло взбрести в голову мстить за его смерть?
— Понятия не имею. А может, под внешним желанием отомстить скрывается что-то другое?
— Возможно… Но в таком случае зачем понадобилось предупреждать дона Луиса, если этого не сочли нужным делать для Гарсии, Алохи и Ламорильо?
— Не исключено, что из какой-то утонченной жестокости… Луиса достаточно хорошо знают, преступнику, наверное, известна его нервозность, и он наслаждается страданиями жертвы…
— Значит, он видит эти страдания?
— Я уверен, что враг присутствует на выступлениях и что троих тореро убили лишь для того, чтобы вогнать Луиса в панику.
— Может быть, вы правы, но, признаюсь, я ничего не понимаю в этой истории и, если быть до конца откровенным, чувствую, что вы сообщили мне далеко не все… Нет-нет, не спорьте, дон Эстебан. Никакие ваши возражения не поколеблют моей уверенности, так что избавьте себя от лишнего труда. Во всяком случае, я постараюсь помочь вам в надежде, что завтра вечером мы выиграем сражение и, кто знает, возможно, разоблачим виновного.
Я с сомнением покачал головой.
Я быстро оделся и пошел к Луису. Он был один.
— А где Консепсьон?
— Ушла.
— В такое время?
— Она плохо спала и решила немного пройтись для разрядки. Мне бы стоило последовать ее примеру, потому что я тоже всю ночь не сомкнул глаз. От жары, должно быть.