Честно говоря, мне очень редко доводилось составлять Олегу компанию в его походах по кинотеатрам. Когда он не снимался или был просто свободен вечером, то всегда предпочитал сидеть дома и смотреть телевизор (или же «сквозь телевизор», если не было ничего интересного). Так что специально по кино Олег, в основном, путешествовал с Лизой. Единственный фильм, на который мы ходили в кино втроем — это «Солярис». Впечатление? Олег не плевался, как многие, и не умилялся, как некоторые. Очень сдержанно:
— Олежечка, как тебе?
— Ну-у-у-у… Интересно.
Когда я жила еще в Ленинграде, а ребята уже были в Москве, они здесь посмотрели уйму хороших фильмов, которые я так никогда потом и не увидела. «Крестный отец», например. Кстати, этот фильм Олег, по-моему, видел в Доме кино на одном из закрытых просмотров для «творческих работников Союза кинематографистов СССР» — он никогда не упускал такой возможности и ходил каждый возможный день из числа предлагаемых.
Из западных актеров Олег очень любил Бельмондо и Габена. Но всегда говорил:
— У нас такие актеры! У нас есть много габенов… Просто там к актеру относятся как к… Там легче Габену стать Габеном, чем у нас Буркову доказать, что он крупнейший актер.
Себя он никогда при этом не упоминал. Не считал еще возможным так о себе говорить, но признавал, что у нас великое множество великолепных актеров, которых никто не знает. «С трудом» знают у себя в стране, и то не так, как должны были бы, а уж где-то на Западе, в Америке — чего и говорить!.. А Габена знает весь мир!
— Он — прекрасный актер, замечательный, гениальный! Я очень его люблю. Но у нас тоже таких много!
Олег всегда ужасно печалился за своих товарищей-актеров, и говорил об этом с большим огорчением даже в выступлениях перед зрительской аудиторией, когда ему задавали вопросы о его отношении к тем или иным зарубежным актерам.
Впрочем, не только Олега это огорчало, и не один Олег об этом говорил открыто. Много и говорилось, и писалось в те годы на эту тему, да толку-то — ни чуть-чуть. Правда, сами актеры великолепно знали и знают соотносительный уровень своего умения и мастерства по отношению к таковому у «забугорных» коллег.
Никогда мне (и при мне) Олег не рассказывал каких-либо хохм, историй или анекдотов о съемках в кино. О театре, особенно о «Современнике», — да, было. Ведь там действительно происходило много смешного, особенно в ранние годы. И с Олегом всякое случалось, а он потом этим делился с Лизой и со мной. Особенно с Лизой, конечно. Она должна помнить многое…
А в кино, если все было нормально на съемках, то он был просто доволен. Но большей частью он бывал раздражен — это видно прежде всего по его дневникам, которые он вел во время съемок.
А вот про «Ночь ошибок» он рассказывал, что все, присутствовавшие на съемках, помирали со смеху, настолько было смешно смотреть со стороны на Даля, Калягина, Каневского, Райкина.
— Вот это были веселые съемки! Актеры хорошие… И режиссер не мешал. Ой-ой, как мы веселились!..
Для актера это великое благо, если он снимается в комедии и ему весело. И главное, если все чувствуют, что ПОЛУЧАЕТСЯ. Не просто исполнители хохочут над какими-то своими хохмами, а в атмосфере очень заразительного актерского веселья рождается СМЕХ.
Маленькая зарисовка в завершение. Иногда Олега приглашали на премьеры в московский Дом кино. Иногда он ходил на них по собственному желанию. Иногда брал с собой Лизу. Иногда они сидели в холле возле буфета на втором этаже, ели мороженое или что-нибудь сладкое. Засиживались до третьего звонка. Потом Олег говорил:
— Лизка! Пошли отсюда!..
— Пошли, Аличка…
На этом их знакомство с новыми достижениями соцкинематографа и заканчивалось.
У меня такое впечатление, что эта газета началась с того, что Олегу понравился какой-то очень глупый заголовок в «Огоньке» и он, вырезав одно маленькое слово, сделал заглавие совсем уже идиотским. К сожалению, я не помню, что там была за фраза. Помню только, что он взял ножницы, вырезал, наклеил на бумажку… И вот тут у нас возникла идея делать такую «домашнюю газету» с вырезками из «Огонька» или каких-то еще журналов. Таким вот образом возникла паша газета. Мы взяли большой кусок ватмана и стали прямо к нему прикреплять булавочками всякие смешные вырезки.
Так как у меня была пишущая машинка, я обычно что-нибудь сочиняла утром, описывала какое-нибудь «происшествие». Выглядело это так:
«У нее симпатичные ручки с длинными пальцами, но почему-то из этих ручек все всегда падает, сыпется, льется, разбивается и т. д. и т. п.