Баклаков поймал на себе мгновенный фотографирующий взгляд Робыкина.
Малыш хотел положить фанеру на стол Чинкова, но передумал и сунул лист на колени сидящего рядом с Робыкиным представителя Города. Все мешочки были заполнены равномерным желтым песком о самородками. В нескольких лежали отдельные крупные яйцевидные с вкраплениями кварца куски золота.
Когда улегся шум, встал Робыкин, откашлялся и печально сказал:
— Мы являемся свидетелями уникального, можно сказать, открытия, ознаменовавшего успех многолетних поисков. Мы видим, наконец, золото Территории. Вот оно — перед вами. Здесь все мужики, и я позволю себе непринужденную шутку: если люди из дерьма делают конфетку, то неужели из золота Территории мы не сможем сделать простой Государственной премии? Но даже не в этом дело, товарищи. Всеобщее распространение золотых знаков на Территории позволяло предполагать, что существует хотя бы одно, пусть небольшое, промышленное месторождение золота. Оно открыто. Радостно, товарищи, сознавать, что ключевую роль в его открытии сыграл молодой инженер Сергей Александрович Баклаков. Мы видим кадры, которые сменяют нас, стариков. Специалист–геолог растет медленно, медленнее, чем в большинстве профессий, — он должен накопить огромный опыт изучения недр, прежде чем станет специалистом. Тем приятнее сознавать успех Сергея Александровича Баклакова, который как бы знаменует весну, пришедшую на смену традициям «Северстроя». Тем приятнее отметить, что он является учеником всеми уважаемого Владимира Михайловича Монголова, руководящего разведкой реки Эльгай.
— От имени всех присутствующих позвольте поблагодарить начальника управления за лестные слова, — Будда говорил ровно и даже несколько сонно. Лишь тонкая усмешка как бы застыла в углах рта. — Но до победных реляций еще весьма далеко. В отчете Баклакова изложены принципы быстрой проверки на золотоносность долин рек Эльгая, Ватап, Лосиной. Пока мы имеем лишь одну шурфовочную линию с хорошим золотом. В перспективе мы можем иметь все или ничего. Можно лишь утверждать, что деньги, вложенные в разведку долины Эльгая, будут оправданы.
Защита кончилась. В коридоре к Баклакову подошел Гурин.
— Поздравляю, стари–и–ик! — сказал он.
— С чем?
— Если ты немедленно перейдешь в Город, карьера твоя обеспечена. Из тебя сделают противовес Будде.
— Ты всегда меня дешево ценил, Доктор, — сказал Баклаков.
В коридор вышел Робыкин. Он шел, выдвинув вперед округлый живот и смешно выбрасывая ноги с развернутыми носками. За ним плотным кольцом шли приближенные Робыкина и Фурдецкий. Позади всех сонно шагал Чинков.
Поравнявшись с Баклаковым, Робыкин повернулся и пожал ему руку пухлой ладонью.
— Поздравляю, — сказал Робыкин. — Будем иметь в виду. Нам нужны молодые кадры, очень нужны.
— Все правильно, — сказал Гурин, когда процессия спустилась по лестнице. — Ничто не меняется в мире. Греция, Рим, Венеция, Территория.
— Пойду повидаю Монголова, — сказал Баклаков. — Веришь не веришь, не видел его небритым.
— Нет, не верю, — усмехнулся Гурин. — Не верю, потому что так не бывает. И не может быть.
— Что именно?
— Будда подумал, решил рискнуть и, используя связи, добыл деньги на разведку. Баклаков подумал и придумал тип ловушки для россыпей. Бац — золотая россыпь. Теперь мы побегаем лето по тундре — бац, золотоносная провинция. Лауреаты появляются пачками. Газеты пестрят портретами. Если это действительно так, мне пора бросать геологию и идти торговать пивом.
Баклаков не успел ответить. Снизу послышались шаги, и на лестнице показался Будда. Он, видимо, усадил приезжих в машину и шел к себе в кабинет. Чинков поднялся по лестнице и прошел мимо них. Но вдруг стремительно обернулся и тихо раздельно сказал:
— Если вы, Баклаков, поверили хоть единому слову, сказанному на техсовете о вас, я уволю вас по статье дураков. Начальник партии обязан верить только себе и природе.
С годами Баклаков пришел к выводу, что этой странной фразой Чинков хотел оберечь и наставить его. Охранить его от самоуверенности, но оставить веру в себя. «Верь себе и природе». Чем дальше шли годы, тем больше Баклаков убеждался в справедливости фразы Чинкова.
31
Накатившийся вал весны тревожил души. Баржи на берегу вытаяли, и на их пригретых солнцем, все еще пахнущих смолой бортах снова стали собираться перебедовавшие зиму бичи. Дни стали бесконечно длинными, и темные зимние сумерки ушли, как будто наваждение. На крыше управления бесились воробьи. На улицах Поселка снова возник дед Миша — возчик продовольственного магазина. Вместе с лохматой своей лошадью, телегой он был такой же достопримечательностью Поселка, как баржи на берегу, маленький цементный обелиск с надписью, что здесь будет памятник основоположникам.