…У палатки Баклаков увидел Кьяе. Старик сидел прямо на снегу, вытянув сомкнутые ноги, и улыбался Баклакову. Кьяе был без шапки, а в вырезе кухлянки виднелась сморщенная коричневая кожа.
— Кьяе! — выдохнул Баклаков. — Тебя мне бог второй раз посылает.
— Разве за–а–был? — протянул Кьяе и подал, не вставая, сморщенную ладонь. — Зимой, когда ты на самолете летал, договаривались. Все привез.
— Привез? Ты на оленях? Где олени?
— Там. Они у меня умные. Ягель едят, далеко не уходят.
— Инженер у меня ноги сломал. Везут на нарте.
— Знаю, — сказал Кьяе. — Очень плохо. Я в тундру ходил. Я тут с утра сижу. В тундре травки нарвал. Помогает, чтоб не загнило.
Кьяе запустил руку за вырез кухлянки и вынул пучок желтой травы.
Гурин был в сознании, когда Куценко и Седой дотащили нарту на базу. Ему дали полстакана спирта и вытащили из спального мешка. Баклаков разрезал шнуровку на ботинках и выкинул ботинки из палатки. Разрезал штаны. Переломы были закрытые, ниже колен. Куценко примотал ему на обе ноги дощечки от консервных ящиков, и Гурина снова затолкали в спальный мешок. От спирта он немного повеселел, и пот каплями выступил на черном заросшем лице.
— Извини, — хрипло сказал он, встретившись взглядом с Баклаковым.
— Брось, — сказал Баклаков.
— Извини, — настойчиво повторил Гурин. — Допрыгался я. Извини, если можешь.
— Брось! Держись.
Кьяе пригнал нарту, и Гурина положили в спальном мешке, примотали веревками. Нарта была беговая, и места для самого Кьяе не осталось.
— Ничего–о, я место найду, ничего–о, — сказал Кьяе. Олени с места взяли разгон, и нарта исчезла за поворотом русла. Кьяе балансировал, стоя на полозе нарты.
Кьяе не успел даже выехать за поворот, как нарта попала на заструги, и Гурин начал кричать. Олени, испуганные его криком, понесли еще сильнее, нарта прыгала, и Гурин кричал. Так Кьяе вез его километров тридцать. Когда Гурин окончательно охрип и посинел, Кьяе остановил нарту. Он быстро вырыл пещеру в снежном надуве под обрывом, положил туда оленью шкуру с нарты и волоком перетащил Гурина. Рядом он поставил бутылку с водой, которую всегда возил за пазухой, и тут же мотнулся на нарту. Олени побежали, потом, успокоившись, пошли было шагом, но Кьяе издал короткую ноту волчьего воя, и олени рванули как сумасшедшие. Они невесомо бежали по тундре, а нарта сзади прыгала и исчезала между застругами, как лодочка в бурном море. Кьяе не давал им успокаиваться и в нужный момент издавал все ту же ноту волчьего воя.
Где–то в предутренний час олени остановились. Кьяе спрыгнул с нарты. Правый олень подогнул ноги и тяжко рухнул на снег. Кьяе загнул веко у оленя и отвернулся. Ездовые олени всегда умирают сразу. Второй стоял, широко расставив ноги, вывалив язык. Бока его вздувались и опадали. Кьяе развязал упряжь, неторопливо отнес нарту на берег на обрывчик, где ее не смоет водой. До метеостанции осталось километров тридцать или сорок. Кьяе оглядел мертвого оленя и второго, лежащего рядом с ним, и побежал. Он бежал по твердому, еще не подтаявшему снегу, и бег его все еще по–юношески был легок.
…Когда Гурин очнулся, он долго не мог понять, где находится. Он видел лишь снег. Повернув голову вправо, Гурин увидел зябкие прутики ивняка. За прутиками тянулась снежная равнина и сливалась с небом. Он закрыл глаза, и перед ним замаячила обтянутая кухлянкой спина старика, тряска нарты, болью закручивавшая все тело, и еще Гурин вспомнил взгляд, глаза старика. Он сразу откинул мысль, что тот его бросил. Такого не может быть…
Боль в ногах оттянула на себя суету, жизненное томление, и голова у Гурина была очень ясной. Он четко увидел себя со стороны в совокупности поступков, слов, случайностей и закономерных фактов. Чужие и самодельные афоризмы, гордое самоудаление. Андрей Александрович Гурин, специалист высокого класса, единичный философ. В результате он валяется сейчас в дурацкой долине дурацкой реки и неграмотный пастух загоняет оленей, чтобы его спасти.
Странное дело, но жалости к самому себе Гурин не испытывал. Горячие сверла шевелились в ногах. Он приподнялся, боль хлынула к сердцу.
…Дополнительная партия рабочих, которых отправляли к Жоре Апрятину, уже сидела в самолете. Неожиданно вышел пилот, открыл защелки двери и стал смотреть на рулежную дорожку. Подкатила «Скорая помощь», вылез врач с чемоданчиком.