На лицах пронских бояр, окружавших своего князя, не было никакой приветливости, никакой благости, как это бывало прежде во время наездов Юрия. Напротив, смотрели на гостя отчужденно, едва ли не враждебно. Юрий помолился на образа, поклонился князю, боярам, сказал приветствие от имени Олега Ивановича, его супруги и его чад. Владимир Дмитриевич выслушал, сам сказал приветствие и сразу, безо всякого перехода, вопросил с прямодушием:
- Почто приехал в мое государство с поспешеньем?
И тихо покашлял. Остро выпиравшие скулы румяны, и румянец нездоровый. Покашливал князь давно, но к лечению относился с небрежением, гнал от себя лекарей и знахарей. Дельный, обстоятельный князь, храбрый воин, добрый по природе человек, он по-детски беззаботно относился к своему здоровью, за что впоследствии и поплатится.
"Мое государство", - так Владимир Дмитриевич прежде не говаривал. А теперь вот произнес - со значением, с умыслом. И тут Юрий заметил в глазах князя недобрые огоньки и ещё заметил, что трон его утвержден на более возвышенном, чем прежде, помосте, для маскировки покрытом, однако, все тем же большим старым ковром. Хозяин трона возвышался среди бояр ещё нагляднее. Это новшество, как и новое поведение князя, означало, что он отложился от великого рязанского князя и уже не считает себя от него зависимым. Ах, как некстати и не вовремя! При таком положении дел как Юрию выполнить наказ князя Олега Ивановича, обожаемого им? А не выполнишь - крах всей его жизни. Ибо те из рязанских бояр, кто не доверяет ему, получат право на каждом углу вопить, что прончак Юрий не заслуживает доверия и из окольничих - вон его!
Нет, следует во что бы то ни стало добиться от Владимира Дмитриевича помоги. Всеми способами. Он сделал знак слуге, и тот выступил из-за его спины вперед, держа на руках саблю в серебряных ножнах, изукрашенных камнями-самоцветами.
- Тебе, господин, от великого рязанского князя Ольга Ивановича, сказал Юрий.
Владимир Пронский покосился на дорогой подарок. Не ожидал такового от Олега Рязанского, коего с детства считал соперником, а с неких пор врагом. Отказаться? Но кто, когда преподнесет ему в дар такое ценное оружие? Принять? Но тогда это будет воспринято его боярами как слабость и очередная уступка рязанскому князю. Поколебавшись, гордо ответил:
- Дара не приму.
Превшие в шубах бояре облегченно вздохнули и заговорили:
- И не принимай, княже!
- Мы не беднота!
- Пусть Ольг подкупает других, но не нас!
- Одной шапкой двоих все равно не накрыть...
- Щедрость его велика, а не стоит и лычка.
Юрий выждал, когда бояре отбаят и умиротворятся, и сказал:
- Что ж, господин, гость хозяину не указчик. Токмо обидишь ты князя Ольга Ивановича, не приняв от него подарка.
Владимир Дмитриевич - прямодушно:
- Дак ведь принять от Ольга дар - повесить себе на шею хомут. Ты вот так и не ответил мне: почто прибыл вдруг, безо всякого предупреждения? Какое срочное дело ко мне у князя Ольга Ивановича?
- Прибыл я к тебе, господин, за помогой. Москва грозит Рязани войной, и великий рязанский князь просит тебя, князя Пронского, целовавшего ему крест, послать на помогу полк ратных...
Огладя бороду, Владимир Дмитриевич спросил бояр:
- Боляре! Вы слышали?
- Да, государь.
- Какова ваша воля?
- Пусть нам посольник поведает, отчего это Москва взъелась на Рязань.
- Поведай-ка, - обратился князь к посольнику.
- Москва мстит нам за Лопасню, - ответил Юрий.
Один из пронских старых бояр рода Булгаковых спросил с ехидцей:
- А отчего князь Рязанский не обратился к нашему господину за советом или помощью, когда собрался на Лопасню?
За Юрия ответил другой боярин, именем Богдан, из рода Голыгиных, мордастый и красный, как рак:
- Оттого, что не захотел поделиться добычей.
Засмеялись сухо, едко, будто потрясли мешок с костями. Но Юрий не был бы окольничим князя Рязанского, коль не умел бы вывертываться:
- Лопасня - чирей рязанский, а не пронский. Да и взять её не составило труда.
- Хорош чирей, - опять ввернул Голыгин. - Нам бы такой...
- Они меж собой дерутся, а нам их разнимай.
- Неча чужую бороду драть.
- Чужую драть - свою подставлять.
Пока бояре высказывались, князь лишь пошевеливал бровями, удивляясь меткости замечаний. Потом заключил:
- Вишь, не хотят мои боляре отдавать животы за Ольга Рязанского.
Юрий взмолился:
- Князь-батюшка! Да как же без твоей помоги? Что я скажу Ольгу Ивановичу? Ты же крест целовал ему на верность!
Напоминание о крестоцеловании - одном из самых трогательных обрядов на Руси - смутило Владимира Дмитриевича. Прикрыв на секунду глаза, он вспомнил, как давал клятву верности Олегу Рязанскому в присутствии рязанского епископа и целовал золотой крест, возложенный на договорную грамоту. Все это происходило в кафедральном Борисоглебском соборе и сопровождалось торжественным богослужением. Казалось тогда - навеки договорились дружить. И ещё вспомнилось, как он сосватал у Олега его первую дочь, Марию, и на свадьбе целовался с ним, тоже не сомневаясь - навеки они друзья. А как били вместе Тагая?
Но это была минутная слабость. Владимир Дмитриевич открыл глаза - они блеснули твердой дамасской сталью - тихо и устало сказал:
- Не пошлю я ему ни полка, ни малой дружины, ни одного воина. Отныне я ему не подручный!
- Князь-батюшка! - Юрий упал на колени. - Смилуйся надо мной! Как я ворочусь к Олегу ни с чем?
- А ты и не воротишься. Свяжите его!
Несколько дюжих бояр подступили к Юрию с ремнями. Юрий, поначалу прикидываясь покорным, вдруг мощным броском сбил с ног всем своим телом боярина Голыгина и побежал к двери. Но, не добежав, почувствовал режущую боль на горле - то захлестнулась на нем петля брошенного ему вдогонку волосяного аркана.
- Кто его возьмет домой на стереженье? - обратился князь к боярам.
- Пущай у меня в амбаре томится, - предложил тот самый мордастый Голыгин, которого сбил с ног Юрий.
- Добре, пусть он побудет у тебя. Но не умори его и не обижай. Смотри за ним в оба, чтоб не убежал.
- От меня не убежит, - заверил Богдан.
Юрия и его слуг развели по разным боярским дворам.
Глава восьмая
Владимир Пронский решается
Иначе встречал князь Владимир Дмитриевич Пронский два дня назад гостей из Москвы - старшего посла Федора Андреевича Кошку, его свиту и охранников. Едва перед Федором Кошкой (родным братом Александра Елко) распахнулись ворота княжого дворца, как сам князь вышел на крыльцо, покрытое красным ковром, сел на подведенного ему богато убранного коня и в окружении нескольких своих богато разодетых бояр поехал навстречу послу. От крыльца до ворот всего тридцать шагов - тем выше честь московитам, их встречают не в санях, не на крыльце, - что тоже было бы почетно, - а у самых ворот. После взаимных торжественных приветствий Владимир Дмитриевич сошел со своего коня, взял под уздцы коня Федора Кошки и повел к крыльцу. Многих ли так встречал? Разве лишь Олега Рязанского во времена их дружбы да ордынских послов.
В то время, как московитов повели в трапезную, потных коней их покрыли попонами и медленно водили по двору и только потом попоили и дали пахучего лугового сена. Гости сидели в застолье долго, ели плотно, пили много. Кубки поднимали за князей Московского и Пронского, за их княгинь и детей, за бояр. За единачество Москвы и Пронска. Много было речей, но о том, для чего встретились, - ни гугу. Лишь на другой день, в кругу самых близких (пронские бояре заняли лавку по правую руку князя, московские - по левую), большерослый Федор Кошка, подложив руку под длинную, до пупа, русую бороду и потряхивая ею, повел речь плавно, тихо. Вкрадчиво прожурчал о намерении Москвы проучить рязанцев за Лопасню. Сказал, сколько у московитов сил (и произвел впечатление на прончан) и кто назначен главным воеводой. И о главном - опять же вкрадчиво: