— Отец у меня говорил: «Вяжи — плачь, поезжай — смейся!» — пояснил Владимир Мефодиевич свои старания.
— Представьте, у меня отец говорил то же самое. Но как бы нам не пришлось плакать, когда приедем на место.
— А что такое?
— Да вот — часы.
— По-моему, я их хорошо увязал. Видите какие оттяжки.
— То-то вижу. Кузов во время езды будет перекашиваться, ходить в разные стороны. Одну оттяжку будет натягивать, а другую ослаблять. И каждое движение кузова будет неизбежно передаваться бедной Гомеровой голове. К концу дороги его раздергает так, что привезем мы не часы, а кучу лома.
— Как же быть?
— Надо закрепить по возможности на одном месте сам ящик, чтобы он не бегал по кузову, а голова пусть останется свободной. Если ящик и сдвинется с места, это не страшно. Страшно, если он будет подпрыгивать. Но против этого мы с нашей веревкой ничего не сделаем. Чтобы часы не подпрыгивали, зависит только от дороги и от вас, от водителя. Вам приходилось возить когда-нибудь часы «Восхваление Гомера»?
— Что вы! Мы возим все больше простые грузы: коровью тушу, консервы, мешки с картошкой. Ну, правда, бывает, что стеклотара. Тоже деликатный предмет.
Хозяин вышел на крыльцо проводить нас.
— Счастливо. Сейчас вы — до города — пятьдесят, да там сто, да еще двести…
— Не, на город мы не поедем, — вдруг заявил Владимир Мефодиевич. — Мы на Гриднево.
— А дорога здесь как?
— Отличная дорога. На той неделе по ней ехал.
— Короче, что ли? — забеспокоился я.
— Да, попрямее.
— Бывает, лучше сто километров по хорошему асфальту, чем пять километров по проселку.
— Не, здесь хорошая дорога. Все время ездим.
— Грейдер или камешки?
— Да не беспокойтесь вы. Неужели мы свои дороги не знаем?
Я понял, что мой Владимир Мефодиевич начинает упорствовать и сердиться, и сказал себе: будь что будет. Мы помахали хозяину, который тоже махал нам, стоя на крыльце, и машина тронулась.
Нельзя не сказать несколько слов, какая это была машина. Когда Владимир Мефодиевич стал переводить скорость с первой на вторую, раздался скрежет такой надсадный и продолжительный, что, право, не знаю, каким способом можно было бы вызвать его искусственно, если бы вдруг понадобилось. Быстро вращающееся зубчатое железо скрежетало о зубчатое железо, и когда наконец шестеренки вошли там одна в другую, почувствовалось облегчение, словно внезапно перестала болеть голова или утих зуб. Сложное дребезжание всей машины в целом казалось легкой музыкой по сравнению со скрежетом передач. Но так казалось только первые полчаса. Дребезжание в сочетании с урчанием мотора начало постепенно давить на уши.
— Удивительно, но она едет! — нарочно попробовал я поддеть шофера.
— Так ведь она для того и создана, чтобы ехать, — спокойно ответил тот.
— Когда создана?
— Одиннадцать лет назад.
— А сколько прошла?
— Свое, положенное, она уж три раза прошла. После капиталки вторую сотню наматываю. Да учесть наши дороги.
— Списать бы ее…
— Давно пора.
— Ну и что же?
— Экономия средств. Да вы зря на нее напали. Гремит, конечно, особенно без привычки. Но ездить можно. Тридцать километров спокойно. А на хорошем асфальте с разгоном — до сорока.
— Век космических скоростей…
— Так это где? В космосе! А мы пока на земле.
— Не может ли случиться так, что она вдруг развалится на ходу и мы окажемся сидящими на голом асфальте? Судя по ее дребезжанию…
— Не беспокойтесь, долетим, как на крыльях.
Скорость машин, потом, на большом шоссе, обгонявших нас, казалась вот именно космической. В моменты обгонов мне чудилось, что мы едем не вперед, а назад. Но нужно сказать по справедливости, что за все десять часов езды машина ни разу не остановилась, и мы доехали в конце концов, и я много раз вспоминал известную восточную мудрость: «Не бойся двигаться медленно, бойся стоять на месте».